- 170 -

ХУДОЖНИК «ОТ БОГА»

 

Воскрешая в своей памяти образы лагерных друзей и вообще интересных людей, которыми были полны колючие зоны ГУЛАГа, не могу не вспомнить Павла Даниловича Воронкина, автора портрета на обложке второй части мемуаров «Щ-316».

Этот портрет размером 25 x 35 сантиметров он писал маслом в два сеанса по 45 минут. Воронкин, как принято говорить о вдающихся талантах, — «художник от Бога».

Как и откуда он попал в ГУЛАГ? История типична для всех случайно оказавшихся вне Родины» и откликнувшихся на провокацию Молотова: «Приезжайте на родину! Мы с радостью примем вас и обеспечим вашу жизнь всем необходимым».

Павел Данилович родился в самом многонаселенном городе Китая Шанхае. Отец его Данила Воронкин до 1917 года был на Дальнем Востоке одним из солидных пароходовладельцев. Его уда курсировали между Владивостоком и всеми крупными порами Японии, Китая, Гонконга, Индонезии и Австралии. В Советскую Россию он не вернулся, обосновавшись в Шанхае, где Павел получил отличное образование и усовершенствовал его в Англии и Америке, превосходно владея английским языком. Художественное образование по живописи Павел получил в Гонконге.

Услышав призыв — обращение советского премьера, Воронин, как и парижский портной Грант, решил посетить родину своих родителей и предков, чтобы познакомиться с Россией — победительницей фашизма, а возможно, и остаться жить в России среди русских людей.

В Ташкенте, куда он прибыл из Китая, встретили его... «приветливо» и через неделю предъявили обвинение, как англо-американскому шпиону. ОСО по своей статье «ПШ» (подозрение в шпионаже) определило ему 25 лет пребывания в исправительно-

 

- 171 -

трудовых лагерях и направило трудиться в медные рудники особорежимного Степлага в Джезказган. Во время двухнедельного карантина, когда поступивших новичков переодевают из гражданской (или военной формы) в арестантскую робу — картуз, серо-черные куртки и штаны, кирзовые ботинки на резине, Воронкин из английского джентльмена превратился в нерасторопного и, главное, неуклюжего зека. После карантина — общие работы в шахте, где в обеденный перерыв после «принятия» пищи остается примерно 40 процентов свободного времени, которое зеки используют по-разному: дремлют, прислонившись куда-нибудь, «травят» (рассказывают) романы, особенно их любят слушать уголовники, или находят еще какое-либо занятие — Воронкин начал на обрывках бумаги рисовать карандашом портреты «коллег» в разных позах и положениях.

Бригадир, старый лагерник, опытный и разумный «отец-батя» бригады, заметив талант Павла, выпросил в конторе приличной бумаги и предложил в рисунках изобразить работу и быт бригады. Павел Данилович настолько мастерски это выполнил, что все ахнули, так как рисунки были и очень похожими на некоторых «натурщиков» и кое-где любовно карикатурно смешны. Бригадир понял, что у него в бригаде появился неоценимый «работяга». Павел стал художником шахты, оформляя по указанию вольного начальства показатели работы, художественное оформление территории лозунгами, плакатами и т. д. Бригада стала «зарабатывать» высокие проценты. Пайка достигла максимума — 900—1000 граммов. Жизнь улучшилась для всей бригады, а для Павла особенно. Вольное начальство предоставило и масляные краски, и все необходимое для портретной и всесторонней живописи. Заказы поступали беспрерывно. Проценты выполнения бригадой добычи медной руды стойко были высокими. Совместная «туфта» зеков, МВД и Минцветмета процветала.

Это было время первой половины 1955 года. Именно в это время у меня с Воронкиным установились наиболее дружные взаимоотношения. Я к этому времени уже руководил художественной самодеятельностью лагерного отделения, о чем было официально записано в удостоверении при освобождении в конце 1955 года.

Состав самодеятельного искусства был разносторонним и довольно интересным, тем более что в составе ансамбля (так уже назывался наш коллектив артистов, певцов, танцоров и т. д.) были и женщины-зеки.

 

- 172 -

Бискупская Анфиса Васильевна, исполнительница русских народных песен. Она как бы копировала Лидию Андреевну Русланову, исполняя ее репертуар. Конечно, до Руслановой ей было далеко, но и ее исполнение, такое задушевное, без которого русская песня бледнеет, всегда имело громадный успех.

Якубова Хабза, талантливо исполняла татарские песни и пляски.

Карпенко Оксана — украинские народные песни.

Ким Галя — корейские и китайские песни и танцы.

Постоянным аккомпаниатором у всех солистов был аккордеонист московского Дома пионеров имени Крупской Беляновский Игорь — музыкант, замечательный тем, что моментально подбирал на слух сопровождение певцам и танцорам безо всяких ют и находил необходимую тональность вокалистам.

Одним из главных номеров концерта, который обычно завершал концерт, был западно-украинский хор из двадцати пяти человек. Это были в основном молодые голосистые хлопцы украинской национальной армии освобождения. Среди этих двадцати пяти хористов были и «авторитеты» и «исполнители-убийцы», безвозмездно работавшие по указанию «авторитетов». На снимке сидят: четвертый справа — Шабельников Михаил Сергеевич и четвертый слева — Стефановский Павел Петрович, постояный двойной конферансье (по репертуару украинских юмористов Тарапуньки и Штепселя с добавлением местных злободневных тем сатиры и юмора).

Шабелъников — Тарапунька, актер Львовского драмтеатра. Выразительность его украинской речи была бесподобна. Рядом со мной Слава Батенчук, хормейстер и дирижер, студент Львовской консерватории.

Гречкус Адольф, аккордеонист лагерного хора, а до лагеря аккордеонист литовского ансамбля танца.

Однажды в воскресенье наш ансамбль был направлен обслужить женский лагпункт. Событие это, особенно в первый раз, было настолько неординарным в серой лагерной жизни, что все частники ансамбля буквально сгорали от избытка чувств предстоящего концерта для прекрасной половины человечества.

Культурное обслуживание многомиллионного племени зеков культбригадами в ГУЛАГе было традиционным с самого начала создания советских лагерей. Об этом рассказывают и талантливо пишут участники этих культбригад, народные артисты нашей граны, бывшие зеки: Сац Наталия Ильинична, Окуневская Татьяна Константиновна и Жженов Георгий, который в своих воспоминаниях о театральной деятельности в северных лагерях

 

- 173 -

пишет особой поэтической прозой о концертах в женском лагере на самом северном лагпункте — горно-обогатительной фабрике «Вакханке», названной так в честь античной жрицы бога вина и веселья. В античном мире было много вина и веселья на празднике Вакха. На нашей фабрике «Вакханка», где работали в основном только женщины, такой праздник наступал в дни приезда культбригады.

 

Не могу не процитировать Георгия Жженова, так как события эти характерны, как для холодных северных лагерей, так и для знойных лагерей Казахстана.

 

«...«Вакханка» — место, где мужчины и женщины, увядшие и поглупевшие друг без друга за годы вынужденного воздержания, с удовольствием возвращались к радости бытия, лихорадочно, презрев все условности.

С сотворения мира живая Природа ежегодно празднует время любви, время брачных игр.

С нашим приездом наступала пора любви и на «Вакханке». И никакие угрозы начальства, никакие охранные меры, которые принимались в эти дни, не в силах были оторвать мужчину от женщины... Помешать торжествующей вакханалии любви!..»

 

К предстоящему концерту готовились и все артисты, и многие не артисты, а возможные родные, близкие и дальние родственники, друзья. Многие семьи из Прибалтики, Закарпатья, Западной Украины и Белоруссии были разъединены, вывозились из родных мест в Сибирь, Казахстан и т. д. Жены, дети и мужья были разбросаны по разным лагерям и детским домам. Люди надеялись встретиться, мужчины хотели бы найти свою мать, жену, дочь, а многие женщины — своего отца, мужа, сына.

Почти каждый член ансамбля был и «почтальоном», имея по несколько записок, примерно, следующего содержания: «Я (фамилия, имя, отчество) проживал (место). Отзовитесь родные, знакомые». У меня была записка от Павла Даниловича Воронкина такого содержания: «Дорогие девушки и женщины, кто родился или жил в Шанхае, — отзовитесь». Я привез ему такой ответ: «Павел, если вы тот Павел, который писал мой портрет в гостинице «Россия», где я работала администратором, то срочно, любым способом, я знаю, Вы же очень умный, немедленно подтвердите это. Какой срок? Кто у вас есть в России? Я работаю бригадиром на свиноферме. Меня знают все: и вольные, и зеки.

 

- 174 -

А пальцы мои теперь не те, которые Вам так нравились. Они остались такими же длинными, но без маникюра, неухоженные. Рабочие пальцы свинарки, хоть и бригадира. Жду. С болью, надеждой, радостью и, не дай Бог, с разочарованием. Жду! Скорей, милый. Юля. P. S. У меня червонец. Давно подала заявление в ЦК и Генпрокуратуру. Если у тебя четвертак — буду ждать до конца. Надеюсь, что ты тот Павел. Хочу, чтобы ты был тот — умный, красивый, вежливый, утонченно ласковый, мой Павел! Джезказган, 1955 год. Целую, твоя Юля».

Жизнь моя оказалась в опасности, когда Павел Данилович прочитал привезенный ему ответ.

— Павлушка, Павлушка, — выкрикнул он, — ты не представляешь, что ты натворил, мерзавец эдакий!

Он так начал меня обнимать, тискать и тормошить, что я забеспокоился за свое здоровье.

Дальше пошло как по маслу. Воронкин дружил с начальником шахты, который давно просил написать портрет жены по фотографии (это у Павла выходило весьма эффектно). Портрет начал выполняться. И переписка со свинаркой легко наладилась, гак как начальник шахты ежемесячно ездил на свиноферму за салом и свежей свининой, одновременно четко и надежно исполняя обязанности «курьера». Павел оказался тем самым Павлом, который неожиданно уехал из Шанхая в Ташкент, желая познакомиться с Россией, а Юля, зная об этом его намерении и те дождавшись ни письма, ни самого Павла, тоже «махнула» в Ташкент с единственным намерением — найти Павла.

Правда, это намерение исполнилось не так быстро, так как наши доблестные органы Госбезопасности того времени моментально «раскусили» ее желание найти партнера по шпионской деятельности в пользу Англии и Америки, оформили это желание соответствующими протоколами, указав в них, что по статье ОСО «ПШ» — подозрение в шпионаже ей положено задержаться в своих поисках на 10 лет в ИТЛ, где она переквалифицировалась 13 модной обаятельной шанхайской красавицы в бригадира свинарок.

Однако «судьба-индейка» свое дело сделала: англо-американские шпион и шпионка нашли друг друга благодаря концертно-театральной деятельности еще одного шпиона.

С приближением XX съезда родной КПСС освобождение шпионов, диверсантов и прочих «врагов народа» и из ИТЛ, и из особых хозяйств» НКВД, как их называет лагерная газета «За трудовые успехи», началось более активно. Первой освободилась

 

- 175 -

Юля и, ожидая Павла, устроилась работать дамским мастером в парикмахерскую Джезказганского вольного городка, которая стала лучшей и самой модной парикмахерской. На прием к Юле велась запись на очередь.

Я, имея в то время пропуск на свободный выход из зоны, как художественный руководитель агитбригады, продолжал исполнять обязанности почтальона этого необыкновенного романа через колючую проволоку.

Когда освободился Павел Данилович, они несколько дней пожили «вольной жизнью», а получив все необходимые документы и сухой паек, поехали в тот же город, который их принимал из Шанхая — в Ташкент.

В эти несколько дней «вольной жизни» Павел выполнил маслом семь заказов на портреты и два заказа на «Утро в сосновом лесу» Шишкина.

В Ташкенте Павел работал сразу в нескольких издательствах художником-графиком, оформляя самые разнообразные книги изумительными иллюстрациями.

Через два года он стал Главным художником Узбекиздата, членом союза художников Узб. ССР, а вскоре и СССР. На республиканских и всесоюзных выставках его работы получали наивысшую оценку. Однако в Москву работать его не «пущали». В Москву он прибывал только по командировочному предписанию на конференции и съезды художников.

В 70-х годах они с Юлей гостили у меня целую неделю. Павлик, так мы уже называли друг друга, работал эту неделю на каких-то важных совещаниях Союза художников. Юля часто удачно собирала грибы во внуковских недремучих лесах, и так же успешно кормила нас китайской кухней, ежедневно разнообразя меню. Кухня китайская действительно разнообразна и чрезвычайно вкусна. Стоит один раз попробовать, и будет постоянное желание повторить это наслаждение.

Но... судьба есть судьба. Ташкент соединил Юлю и Павлика, он же и разъединил. Юля умерла неожиданно и быстро. Врачи поставили диагноз — отравление! Павлик страшно переживал потерю любимой женщины, с которой прожил 30 лет. Детей у них не было. Одиночество было тоскливым и угнетающим, он весь отдался любимой работе, но вскоре и у него появились боли — рак. Неоднократно приезжая в Москву в раковый центр, где он наблюдался, Павлик жаловался на приближение смерти. Он хорошо знал и любил жизнь и не хотел умирать.

 

- 176 -

В конце 80-х годов звонок: «Павлуша, ты дома? И Таня дома? Ясейчас еще раз приеду к вам», — голос нехороший.

— А почему еще раз? Что это за разговор?

— Приеду, поясню.

Смотрю в окно. Через 15 минут такси было во дворе нашего дома на Покровском бульваре. Павлик медленно, с трудом вылез из машины. Таксист протянул ему бумажную купюру — сдачу. Павлик махнул рукой и, опираясь на палку, направился к подъезду. Я поспешил вниз, навстречу ему. Павлик направился к лифту, говоря:

— Вот видишь, даже на твой третий я буду подниматься им лифте, хотя еще недавно на пятый ходил пешком, а теперь ноги еле-еле волоку.

— Да, что это так вдруг, Павлик?

— А она, костлявая, с косой, всегда приходит вдруг, не спрашивая — хочешь ты ее видеть или нет.

Таня, встречая нас, спросила:

— Чай или, как всегда, черный кофе?

— Нет, Танюшенька, милая пампушечка, ни чай, ни кофе. Дай нам по рюмахе русской и по кусочку селедочки с черным хлебом. Выпьем на прощанье.

— Зачем прощанье? Поживи у нас недельку. Завтра, в субботу, поедем на дачу во Внуково.

— Нет, голубушка, дачи мне уже не видать, пришло время умирать!

— Перестань, Павлик. Зачем такое уныние?

— Уныние? Вы же знаете — ходил без палки, бегал, а теперь с палкой еле хожу, скоро и с палкой ходить не смогу, буду лежать, мучиться. Скорей бы только!

И действительно, когда через две недели я пришел к нему, Павлик мог только лежать. Лицо было серым, как-то обострилось. Глаза потускнели, но оставались такими же умными и добрыми.

Это мое посещение и встреча были последними.

Судьба и жизнь каждого человека своеобразна и во многом индивидуальна.

Конец у всех один — небытие! Физическое существование обрывается, духовное или, как говорят, душа — улетает. Куда? Этого никто не знает. Все религии мира земного уверяют в бессмертии души, но какова и где эта жизнь души — один Бог знает.