Об авторе: Помазов Виталий Васильевич.
Зимой 1981 года мой знакомый Александр Бабенышев предложил мне принять участие в сборнике, посвященном 60-летию Андрея Дмитриевича Сахарова. Я с радостью согласился. С помощью друзей проводил опросы для социологической анкеты, отобрал несколько своих стихотворений, раздавал желающим юбилейную фотографию А.Д.Сахарова (всего их было распространено около 10 тыс.), помогал в редактировании текстов. Машинописный вариант сборника Елена Георгиевна Боннэр в апреле отвезла Сахарову в Горький.
Тогда же у меня возникла мысль: 21 мая, в день 60-летия А. Д. Сахарова, навестить его в моем родном городе.
В кругу друзей я шутил, что это я сосватал Сахарова в Горький. В 1977 году после пресс-конференции, устроенной женой арестованного руководителя московской хельсинской группы Юрия Орлова, сказал Андрею Дмитриевичу: «…Приезжайте как-нибудь в Нижний! У вас там столько друзей, которые вас любят. Да и вы в прошлом – нижегородец!» – «Ну, вряд ли теперь я в Горький выберусь». – «А вы не зарекайтесь!»
Предварительно надо было решить несколько проблем. Первая: как вырваться с работы. Я работал тогда диспетчером в Серпуховской «Теплосети» и находился под негласным надзором КГБ. О каждом моем шаге администрация была обязана сообщать «куда надо», любые поездки, по возможности, пресекать. Да же честно заработанные мной за зиму отгулы получить было нелегко. Смешно и умилительно сейчас вспоминать: на одном из совещаний партхозактива выступал представи тель местного УКГБ. Рассказывал о «нелегкой службе», о борьбе с вражескими разведчиками. Кто-то из зала спросил: «А у нас в Серпухове диссиденты есть?» – «Есть, – с гордостью ответил чекист, – один, такой-то, работает у Евдокимова в «Теплосети»…
И вот, вырвав подписанное моим непосредственным начальником, старшим диспетчером В. А. Фадеевым, заявление (Фадееву еще долго потом вспоминали: зачем подписал) и «отоварясь» в столице, еду в Горький. Сразу после высылки Сахарова, один из «голосов», рассказывая о положении А.Д. Сахарова в Горьком; среди прочего сообщил: «Горьковчане относятся к Андрею Дмитриевичу хорошо. Даже продавцы соседнего магазина подкладывают ему лучший кусок мяса». «Вражеский голос» в те времена, говорят, мало слушали. Но в «соседний магазин» после передачи сразу ломанулся народ – видимо, за оставшимся после академика мясом.
Вторая проблема: как попасть в квартиру Сахарова. В первые дни после высылки его еще смогли посетить несколько человек, среди них мои знакомые Таня Батаева, Сергей Пономарев. Они, конечно, потом имели неприятности по работе, но хотя бы видели А. Д. Вольности эти тут же и кончились. Режим содержания академика ужесточили. Перед дверью поставили тумбочку, усадили милиционера. Всех пришедших отводили в опорный пункт милиции – напротив дома, и, выяснив личность, отправляли восвояси, иногородних высылали из Горького. И еще для меня была очень деликатная проблема: о посещении и вероятном инциденте не должны были знать мои родители, они достаточно за меня поволновались в прошлые годы. Договорился с младшим братом: иду к Сахарову, могут задержать, выслать, арестовать, если к вечеру следующего дня не объявлюсь, только тогда скажешь родителям и начнешь действовать,
В мае 1981-го к Сахарову из нижегородцев пропускали только бывшего профессора радиофака университета, «отказника» Марка Ковнера, да озвенелого зэка-двухсрочника Феликса Красавина и их жен. 21 мая, сидя в насквозь прослушиваемой ковнеровской квартире, Марк, я и присоединившийся в последний момент мой приятель Вадим (Дима) Цветков обсуждали разные варианты посещения Андрея Дмитриевича. Решили так. Берем такси и едем к А. Д. вместе с Марком. Подарки (книги и стихи серпуховских поэтов Н. Дубинкина, М. Гололобова, мои) пусть будут у Ковнера, его пропус тят, наверное, без обыска. Нас с Димой, видимо, милиция задержит у знаменитой тумбочки в вестибюле. Но все-таки Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна успеют на шум выйти, и мы свои поз дравления прокричим. А может быть, власть и КГБ поумнели, не захотят в такой день скандалить, и мы разопьем с трезвенником А. Д. свою чашку чая.
Замысел, как скоро выяснилось, оказался дилетантским. Домашняя заготовка – по-партизански залезть на лоджию первого этажа – была лучше, но ее уже ранее использовал Алик Бабенышев, а «два раза одним лезвием не бреются». И вот в полдень ясного солнечного денька мы мчимся по длинному Арзамасскому шоссе (справа – родной университет, слева – родная тюрьма) на самый край города. Приемник мурлычет что-то бодрое, мы хорохоримся и посмеиваемся над собой. И таксист (почти на 100% подозреваемый нами чекист) весел… Примерно в ста метрах от дома А. Д. наше такси остановили. Несколько сотрудников ГБ в штатском и милиционер, окружив машину, вытряхнули нас с Димкой из такси, втолкнули в оперчекистскую «Волгу» и сжали мертвой хваткой с боков. Операцией руководил, как узналось позднее, капитан КГБ Софьин, увы, выпускник нашего историко-филологического факультета. В пылу усердия «волкодавы» меня двинули о дверцу, набив на лбу шишку. Софьин, узнав об этом, заволновался и принес извинения. Шишка нарушала стройную красоту и чистоту гуманной акции по обезвреживанию смутьянов. «Голоса» из этой шишки черт-те что раздуют! Я, правда, никому жаловаться не собирался: подумаешь – синяк, дело житейское, то ли еще с нашим братом делают!
Привезли в Приокское отделение милиции, составили протокол задержания, вытряхнули все из карманов, вытащили шнурки из ботинок, закрыли в КПЗ.
В камере мы с Димой рассмеялись: раскатали губу на чай с Нобелевским лауреатом! Поздравили друг друга с днем рождения А. Д. и сели толковать о нижегородских делах.
Дима был в состоянии эйфории, блаженная улыбка не сходила с его лица. У меня скребло на душе: удастся ли скрыть от родителей это очередное похождение? Очень уж не хотелось трепать им нервы.
Через час нас вывели из КПЗ, вручили шнурки и изъятые вещи. Од на машина увезла Диму, как выяснилось – домой, другая меня – на Московский вокзал. В специальном помещении (у КГБ таковое есть при каждом ж/д и авиавокзале) продержали до первого московского поезда. Беседа с Софьиным была краткой.
– Надеюсь, вам ничего не надо объяснять?
– Да уж не трудитесь.
– Вам понятно, почему вас высылают?
– Ну, конечно, – за чашку чая.
– Деньги у вас есть?
– По казенной надобности за свой счет не езжу.
– Вот вам билет до Москвы. Мы вас посадим в вагон, там будет ехать наш человек. Не пытайтесь выйти на остановке: вся линейная милиция от Горького до Москвы предупреждена. Вас не выпустят из вагона. И, мой совет, пора вам образумиться, уняться...
На первой же остановке, в Дзержинске, я попытался выйти. «Нельзя!» – закричала мне проводница, а милиционер на платформе преградил путь. На станции Ильино все повторилось,
Попробовал я и (по классическому примеру Грача-Баумана) выбраться через окно в туалете – какое, милые, у нас тысячелетье на дворе! – оно было наглухо задраено. Пришлось идти на свое место.
Утром на московском перроне меня никто не сопровождал и не «вел». Через полчаса, в 6 утра, я звонил в двери своим московским друзьям Кулаевым.
А еще через час, перекусив, побрившись и взяв денег на дорогу, на Курском вокзале сел во владимирскую электричку, чтобы «на перекладных» добираться до Нижнего. «Уняться» я не хотел. Во-первых, из принципа: я уезжаю из родного города, когда хочу этого сам, а не по желанию какого-нибудь дяди. Во-вторых, родители не должны ничего знать и волноваться. И, наконец, на 6 часов вечера на квартире у Димы Цветкова была назначена дружеская пирушка по случаю моего приезда. Не мог же я опоздать!
Увидеться вновь с Андреем Дмитриевичем мне удалось уже после его возвращения в Москву в 1986 году.
