По другую сторону колючей проволоки

(Под впечатлением книги Г.А. Вольтера «Зона полного покоя»: Российские немцы в годы войны и после нее / под ред. В. Ф. Дизендорфа. — М., 1998)

Уважаемый Герхард Андреевич!

Хочу к Вашей книге добавить и свои воспоминания. Дело в том, что в те самые 1942-1943 годы мы жили в том же рабочем посёлке Ильменского заповедника Бакалстроя, только по другую сторону колючей проволоки. Всё, о чём вы пишите, мне очень знакомо.
Да, папа, Костюченко Григорий Кузьмич, был главным инженером строительного участка №110. Даже помню, что начальник строительства №54 УВПС ГУО05Р был некто Липский, а на следующих объектах Бакалстроя – Рапопорт.

Весной 1942 года на объект Ильменского заповедника прибыл папа. Позднее приехали мы с Бабусей. Ехали в товарном вагоне (теплушке). На станции Чебаркуль нас никто не встречал, т.к. неизвестно было прибытие товарного поезда. Много часов простояли мы на холодном ветру на перроне. Бабуся несколько раз бегала в будку-конторку звонить папе, а я (8 лет) стерегла наш небольшой багаж. Наконец прибыл папа на подводе, сам вместо кучера. Кляча лошадь тащила нас несколько часов эти 20 км до села Непряхино. Остановились у хозяйки, где квартировался с питанием папа. С раннего утра и до поздней ночи папа на объекте, почти не виделись. Бабуся всё торопила его переехать в нашу квартиру, т.к. хозяйка плохо кормила. Когда переехали в рабочий посёлок, дом наш был ещё не совсем готов. Это был длинный барак, в центре которого находилась наша квартира из двух комнат. Это было на самом берегу Ильменского озера.

За много лет, ещё до прочтения Вашей книги, я писала в своей книге «Память Свята»: «Жилой посёлок того объекта, что строил папа, располагался в глухом лесу в Ильменском заповеднике Челябинской области. Первозданная природа заповедника до сих пор будоражит мою память. Это невысокие горы среднего Урала, покрытые хвойными и лиственными лесами. Впадины между ними заполнены красивейшими неподвижными озёрами с чистой прозрачной водой даже на любой глубине. Недавно приобрела картину, очень напоминающую эти места. Художник будто по заказу изобразил дорогой моему сердцу уголок земли. Ведь эти места связаны с замечательными воспоминаниями, с моей Бабусей, Папой. Когда смотрю на эту картину, восстанавливаются до мелочей все подробности. Вот мы плывём по озеру в лодке. Папа очень плавно управляет двумя вёслами, чтобы не нарушить ту удивительную зеркальную гладь поверхности озера. И чистый, насыщенный ароматом хвои воздух. Папа с Бабусей восхищаются этой благодатью. А я ещё не умею выразить, но также глубоко переживаю их восторг. Эти воспоминания окрашены грустью, т.к. нет уже со мной этих дорогих людей, и нет уже той дивной природы. Радиационные выбросы конца 1950-х годов превратили этот райский уголок в зону «чернобыль №1». Боже! Что творим с нашей Голубой Планетой? Своими же руками уничтожаем жизнь на Земле, приближая конец света…»

Как видите, также восхищалась красотами той дивной природы, несмотря на трудности военной жизни.

Уважаемый Герхард, хочу дать несколько штрихов той далёкой военной эпохе, где мы, там же, как и Вы, жили, но по ту сторону колючего ограждения. Папиной литерной карточки еле хватало на семью из пяти человек. Родители по очереди ездили в соседние сёла Башкирии менять последние пожитки на муку и картошку. Даже приходилось им иногда наниматься к хозяевам копать огород, чтобы заработать несколько вёдер картошки. Помню первый белый хлеб, который был вкуснее сегодняшних пирожных.
В школу, в первый класс, пошла уже в 9 лет (из-за войны) в селе Непряхино. Мы, несколько детей, ходили 3 км лесом до села пешком. Помню те лютые морозы 1942 года, глубокие сугробы. Но однажды зимой, когда мы возвращались в сумерках, из чащи леса завыли волки. В испуге мы еле добежали домой. Тогда мама меня устроила на квартиру к хозяйке в селе, где я и жила до весны. А ещё сделали мне родители обновки, т.к. выросла из приличной довоенной одежды. В швейной мастерской зоны сшили зимнее пальто из голубого байкового одеяла и стёганые брюки, почти как ваше «обмундирование», а в кирзовых сапогах ходила почти до 8-го класса.

Во втором классе училась в том самом Чебаркуле, куда перевели работать папу. Школа была по ту сторону станции. Приходилось каждый день дважды переходить множество железнодорожных путей, где без остановки шли эшелоны на Восток. Однажды среди шпал мы, дети, увидели отрезанную поездом стопу человеческой ноги. Испугались, убежали. А в глазах до сих пор стоит это…
Школа была в деревенской избе из одной комнаты. В первую смену учились одновременно первый и третий классы, во вторую смену – 2-й (мой) и 4-й классы. Учительница, она же директор, занималась с нами по очереди. Писали в книжках между строк, тетрадей не было. Чернила готовились из сажи, которые сразу расплывались на нелощёных листах старых книг. Помню, как на первое мая ещё в Непряхино было выдано нам праздничное угощение – пирог с начинкой из перемолотой с косточками засушенной черёмухи, а запивали компотом из этой же сухофрукты без сахара. Военное детство было также несладким, но, конечно, несравнимо с пережитыми страданиями немецких семей и самих «трудмобилизованных».
Хочется найти хоть какое-то оправдание жестокости вольнонаёмного «контингента», т.е. охраны. В эти страшные 1941-1944 годы разгула фашистов на оккупированных территориях страны у многих погибли близкие. Так, знакомый шофёр рассказывал, что на его глазах расстреляли семью, детей, сожгли хату. Он из незакопанной братской могилы чудом сбежал, был уже не в себе. Таких на фронт не брали, посылали «работать в тыл» охранниками. Вот они и вымещали свою скорбь и гнев, как могли, на наших русских немцах, которые были только в том виноваты, что носили немецкую фамилию.
Папа, Григорий Кузьмич (несмотря на то, что его Родина – Кубань, Краснодар и его родня также были в оккупации), да и вся наша семья понимали, что эти люди, как «надуманные враги», не виноваты, и очень сочувствовали, где была возможность, помогали (хотя подвергали себя большой опасности).

Вот из моих воспоминаний: «Ещё в рабочем посёлке на Ильмене, рядом с нашим бараком, в помойке рылся такой же, как и описанный Вами, доходяга, в совершенно ободранных одеждах, если это можно назвать так, худющий (прямо скелет). Только запавшие голодные глаза говорили, что он всё же человек. Мама с Бабусей тайком позвали его на кухню, обогрели, накормили тёплым, но жидким (чтобы он сразу не умер), поддели под лохмотья тёплое (чтобы не увидела охрана). Так приходил он несколько раз тайком. Потом исчез. Думали, что погиб. А ведь он был солистом Большого театра в Москве. Конечно, не способен был к тяжёлым физическим работам лесоповала. Его, как кандидата в смертники, пускали расконвоированным подметать территорию посёлка. И вот уже в 1946 году, когда после победы в ВОВ русских немцев расконвоировали, распустили из лагерей, разрешили воссоединиться с выселенными в Казахстан семьями, я встретила мужчину в другом рабочем посёлке Бакалстроя, не узнала его, а он со слезами на глазах просил передать маме и Бабусе (её уже тогда не было в живых) благодарность за своё спасение: «Ведь я теперь всю жизнь благодарен им, они спасли меня от холода и голодной смерти». Теперь он работал в самодеятельности бывшего лагеря. В Москву ему возврата не было».

Ещё другое воспоминание: «Зима 1943-1944 года. В лютый мороз случилась какая-то авария у папы на объекте. На её ликвидации люди работали без перерыва сутки. Когда всё было выполнено, папа распорядился выдать людям для разогрева по 100 грамм и добавить в «положенный рацион» масло. За нарушение «нормы питания» папу хотели арестовать. Долго они решали эти неприятности. Обвинения: «В сочувствии врагам народа». Вообще довольно часто папа получал от руководства придирки, что чересчур лояльный и беспартийный. Но Григорий Кузьмич Костюченко весь свой трудовой путь прошёл честно и справедливо. Немало потом тех «расконвоированных», да и членов их семей приходили к нам домой благодарить, что папа был их спасителем».
Поэтому для меня Ваши воспоминания не новы. Но ещё хочу привести другую альтернативу той эпохи. Уже в 1946-1947 годах в школе рабочего посёлка под Кыштымом, того же объекта Челябинск-40, ходило много детей из немецких семей. Эти дети, настрадавшиеся в изгнании, а потом наслушавшиеся о муках своих отцов, стали вымещать свои обиды на нас – русских ребятах. Лично я немало пережила горя от нескольких немецких ребят в классе. Да, исторические события тех лет ломали не только судьбы старших, но и сознание детей.

А теперь, уважаемый Герхард, я хочу Вам описать, кто же был этот спаситель – Костюченко.

Григорий Кузьмич Костюченко окончил в 1930 году Ленинградский политехнический институт со специальностью инженера-гидротехника. С его участием были построены Волховская ГЭС, Ульбинская ГЭС, инженерные коммуникации во вновь перестраиваемом городе Мурманске, на Камчатке судоверфь, руководил гидротехническими работами по созданию причалов, промобъектов, 10 холодильников и ещё многих других гражданских объектов. С 1940-х годов послали восстанавливать электрификацию в присоединившейся к России Прибалтике, где его и застала война. С первых дней войны его переводят в инженерные войска особого назначения, в ведение НКВД, где он организовывает эвакуацию секретной документации и оборудования особо важных объектов, чтобы они не достались врагу. Затем переводят на Урал строить военные объекты. В то тяжёлое военное время в стране и в тылу нужны были такие крупные специалисты. Первой послевоенной стройкой после объектов Урала было строительство Цимлянской ГЭС, как одной из крупнейших звеньев Волгодонстроя. Затем Горьковская и Братская ГЭС. Последним его детищем было строительство каскада гидроэлектростанций на Кольском полуострове – Серебрянская ГЭС 1, ГЭС 2, а также экспериментальная приливная Кислогубская ПЭС. Да, он был талантливым специалистом своего дела. Каждая строящаяся ГЭС имела свои индивидуальные особенности – иногда впервые в стране, а иногда и в мире. Так, Цимлянская ГЭС – намыв земляной плотины – впервые строилась на песке. Перекрытие реки Ангары Братскгэсстроя уникально в истории гидростроения – «со льда». На строительстве каскада гидроэлектростанций Кольского полуострова снова были применены новейшие технологии в сооружении Серебрянской ГЭС 1, 2 в условиях полярной мерзлоты, скальных пород и тундры. Кислогубская ПЭС – первая ГЭС в мире, работающая на приливах и отливах Баренцева моря. Невероятные сроки сдачи объектов, темпы работ в невыносимо трудных нечеловеческих условиях «трудмобилизованных», обречённых людей в строжайших режимах охраны и столь напряжённая работа дала сбои в здоровье Григория Кузьмича. Ровесник века и до последнего дня в строю, не разу не использовавший своих прав Персонального пенсионера. Из 50-летнего стажа проработал 35 лет в условиях Севера. Худенький, очень подвижный, с обветренным загоревшим лицом, он излучал столько прекрасной энергии. Всегда требовательный как к себе, так и к подчинённым, но непременно с доброжелательным и вежливым отношением. Все эти годы он трудился на ответственных постах, но не в кабинетах, а непосредственно на самом производстве и в жару и в стужу, рядом с трудностями. Это был его стиль работы. Немало хороших предложений он получал в послевоенное время, но выбирал всегда, где труднее – там и интереснее. Причём начинал первопроходцем с пустого места, а заканчивал грандиозными завершениями. Работа была всегда его гордостью и смыслом жизни.
И ещё хочется отметить, что он был не только доброжелательным человеком, но и истинным романтиком. Любил тоже природу, не стесняясь, восторгался вслух. Любил всё прекрасное. Красиво читал стихи. И был прекрасным семьянином. За 37 лет совместной с мамой жизнью он был нежным и любящим супругом, заботливым отцом нас, троих детей, и дедом пяти внуков. Тому подтверждение его трогательные письма, которые мы бережно храним в семейном архиве. Наша семья его считает Человеком с Большой буквы.
Вот и ваша повесть вернула меня в те далёкие годы, воспоминания о которых будоражат до сих пор. Спасибо! Здоровья Вам и всего самого доброго.

С уважением,
дочь Григория Кузьмича, Ирина Григорьевна Костюченко. Инженер на пенсии.

Май 2008 г.