Глава 24.

МЯУНДЖА: Д-2

 

Лагерь Д-2 в Мяундже находился недалеко от Кадакчана: около 50-ти км. на юго-восток от основного Колымского шоссе. Там располагалась промышленная площадка Дальстрой-2 с крупнейшей на Колыме электростанцией, работавшей на угле. Первоначально Д-2 был засекречен и предназначался для обеспечения нужд атомной промышленности. Для электростанции заключенные также построили огромную дамбу. Ко времени нашего прибытия строительство дамбы завершалось. К нашей большой радости на Д-2 мы встретились с Вилли Свечинским, Натаном Забарой и Авраамом Кринским. Встреча была трогательной и сердечной. После Магадана, когда нас внезапно разделили в 1953 г., мы ни рачу не виделись.

Вилли отправили на Д-2 летом 1952 г. После прибытия и карантина он встретился с Забарой. Узнав о прибытия Вилли, Забара привел его в свой барак и познакомил с Мишей Рыбаком, а также с группой евреев, работавших на Д-2. Дядя Миша руководил бригадой водителей, численностью в пятьдесят человек, работавших на большегрузных самосвалах, доставлявших грунт на строительство дамбы. Вилли познакомился с Витей Красиным, Борисом Хухуа, Антоном Смилевским (он служил в польской армии генерала Андерса), князем Шотой Джидадзе и Мишей Ревзиным.

Вилли работал в бригаде штукатуров по отделке зданий в Мяундже. Ему не пришлось долго ждать вызова к руководству стройкой. Отлично одетый человек спросил Вилли работал ли он в Магадане у Равича. Получив утвердительный ответ Вилли спросили есть ли у него желание работать в архитектурном отделе и возглавить строительно-чертежный отдел. Вилли сразу же согласился и был назначен руководителем этого отдела, а также пятью строительными бригадами, в которых числилось до четырехсот человек. Эти бригады реализовывали в материале проекты, разрабатываемые отделом.

Вскоре Вилли стал известным архитектором. По его чертежам и усилиями строительных бригад, им возглавляемых, в Мяундже были построены общественный центр, городской театр и ряд других зданий.

 

Забара, как и прежде, занимался заготовкой дров для кухни, а Кринский был ответственным за подачу воды из лагерного артезианского колодца. В Д-2 я также нашел несколько старых друзей по Арссу: Ивана Черепанова из Дайрена, Фуата Апакаева из Тяньцзина, Мишу Ревзина из Москвы... Иван работал автомехаником, Фуат возглавлял бригаду, а Миша преподавал автовождение в лагерной школе подготовки водителей для тех, кто пожелал после освобождения остаться работать на Колыме.

Я поступил на курсы вождения сразу по прибытии в Д-2 и получил автоправа на вождение крупногабаритных грузовиков. Я считал, что профессия поможет в получении работы после освобождения.

В Д-2 у меня сложились дружеские, доверительные отношения с писателем Натаном Забарой. В Магадане мы были просто знакомыми. Сейчас, в Д-2, после работы мы много общались друг с другом.

Забара рассказывал о своей жизни и приключениях, в которых ему пришлось участвовать. Однако у него был сложный и, можно сказать, скверный характер. Он не терпел критику в свой адрес. Я часто его ругал, и порой, он отрицательно относился к замечаниям, но всегда удавалось приходить к взаимопониманию. Я его часто называл «писателем», и он здорово сердился на ту оценку, которую я давал ему, как писателю. Помню, что как-то он даже хотел подраться со мной, но внезапно отказался от этой идеи... Тем не менее, невзирая на наши споры, мы продолжали оставаться норными друзьями, сплоченными лагерной дружбой, вплоть до его кончины в Киеве в феврале 1975 г.

Возвратившись в Киев в 1956 г., Забара, после восстановления сил, стал работать над романом «Все повторяется вновь». Эта книга - панорама еврейской жизни середины ХI-ХII вв. в Испании, Провансе и Италии — к сожалению, так и не была завершена автором.

В телефонном разговоре, состоявшемся в июле 1974 г., Забара просил Мишу Маргулиса, из Иерусалима, издать его книгу в Израиле без оплаты гонорара. Это была его последняя просьба, (что и сделал Михаил Маргулис в 2004 г.) Забара работал журналистом в берлинской газете "Taiglische Rundschau", издаваемой советской военной администрацией в Германии с 1945 по 1947 гг. В сентябре 1950 г. его арестовало МГБ и доставило в Москву.

 

В книге «В тюрьме у Красного Фараона» московский последователь сталинского режима Г. Костырченко пишет, что Забара при допросах сознался, что встречался с Эриком Нелгансоном руководителем сионисткой организацией «Мизрахи» в Берлине, а при его содействии - и с американскими офицерами Эизенбергом и Роком, представлявшим ДЖОЙНТ в Берлине. Забара также имел встречу с раввином американского гарнизона в Берлине, капитаном Шубелем. Все упомянутые люди пропагандировали в среде гражданских и военных евреев помощь в переезде в Палестину. Новые друзья Забары обеспечивали его сионисткой литературой (текст речи Хаима Вейцмана), которую он отвез в 1947 г. в СССР и передал И. Феферу и Михоэлсу из Еврейского антифашисткого комитета.

Как-то Забара, находясь в Д-2, рассказал мне о его допросе и просил моего клятвенного согласия на изложение рассказа об этом событии Союзу писателей Израиля, если я когда-нибудь все-таки окажусь в Израиле.

Однажды, при проведении очередного ночного допроса, следователь потребовал от Забары полного изложения правды о его сионистской деятельности и нелегальных связях с капитаном, равом Шубелем. Забара, не имевший никакого представления о том, что конкретно требует следователь, просто не знал, что ответить. Он уже итак изложил все сполна - и свои личные взгляды, убеждения, правду и ложь. Ему было просто нечего сказать, чтобы удовлетворить аппетит МГБ даже во лжи. Но его внезапно осенила мысль, которая, в свою очередь, вызвала его неудержимый хохот. Следователь посчитал, что допрашиваемый сошел с ума. Наконец, успокоившись, Забара сказал:

- Вы действительно желаете узнать всю правду?

- Да, конечно, ответил обрадованный следователь. Всю правду и только правду!

Подвинувшись к Забаре, чтобы лучше слышать, следователь буквально затаил дыхание, держа, как говорят, «уши на макушке», и приготовился записывать в протоколе каждое слово. Помочав, Забара продолжал внимательно следить за выражением на тучном лице своего мучителя, заранее радуясь своему плану.

— Ну? — настаивал с нетерпением следователь.

 

Взглянув еще раз на своего мучителя и глубоко вздохнув, Забара, желая, чтобы МГБ могла ощутить весь свой идиотизм, решил изложить самую грандиозную ложь. И он произнес:

- Капитан, рав Шубел, из берлинского гарнизона вооруженных сил США, просто считал необходимым узнать численность советских евреев, которые действительно оставались евреями в результате соблюдения еврейских законов Галахи.

Это сообщение действительно было снарядом, который Забара направил своим мучителям, ибо следователь посчитал, что поступила важнейшая информация, которой следовало заняться самым тщательным образом.

Следователь, записав слова Забары, спросил:

- В чем же причина его заинтересованности в такой информации?

- Ну, прежде всего, из-за массовой ассимиляции евреев в России, во-вторых, из-за невыполнения обряда обрезания у младенцев, рожденных в еврейских семьях.

Следователь был потрясен. До этого он ничего не знал об этом обряде.

- Продолжайте, настаивал следователь. - Какое же задание дал вам капитан американской армии Шубел?

- Что вы понимаете под словами «задание»? — спросил Забара с цинизмом в голосе.

- Вы хорошо знаете, что я подразумеваю. Какое задание он вам дал?

Конечно, Забара не получал никаких заданий, но ему надо было что-то ответить идиотам из КГБ. Какую же сенсацию он мог изобрести сейчас? Подумав, Забара, смеясь, ответил:

- Спасти советских евреев. Рав Шубел хотел знать исполняются ли на практике советским еврейством законы Галахи и, таким образом, действительно ли сохраняется ортодоксальное еврейство.

- И как Шубел намеревался узнать это?

- Очень просто. Он попросил меня собрать «обрезки», иначе, кусочки кожи, остававшиеся после обрезания еврейских младенцев. Собрать и принести ему как доказательство действительного еврейства этих детей.

 

Как только Забара произнес эти слова, следователь стал смеяться. Вскоре смех перешел в хохот, причем, был настолько громким, что из соседней комнаты пришел майор узнать, что же произошло.

Следователь с грехом пополам, хохоча, пересказал майору рассказ Забары. Тот ответил, что только что услышал один из самых смешных еврейских анекдотов, которые он когда-либо знал. Это событие вскоре стало известно во всех кабинетах на Лубянке. Следователи, знавшие Забару, показывали на него пальцем и говорили:

- Обрезки? Да? Обрезки? — и начинали хохотать.

 

* * *

 

В октябре 1954 г. Вилли Свечинского внезапно этапировали в Москву по вопросу пересмотра его дела после дополнительного трехмесячного дорасследования. Нам всем было жалко терять друга и товарища, но мы радовались за него. В сталинские времена пересмотр судебных решений проходил очень редко. Сейчас, в большинстве дел, которые пересматривались, обвинения снимались и осужденные выпускались на свободу.

Весной 1956 г. из Москвы на Колыму начали приезжать правительственные комиссии по реабилитации. Все заключенные по политическим статьям находившиеся в Аресе, Аркагале, Кадакчапс освобождались. Наступила и наша очередь. Заключенные в Д-2 стали нервничать. Ведь все знали, что прибывшая комиссия занимается пересмотром дел и отменяет ложные обвинения, что означает практическое претворение в жизнь кардинальных решений, касающихся свободы и будущего каждого политзаключенного в Д-2.

Сразу после приезда комиссия стала изучать буквально юры папок личных дел невинных жертв сталинского режима. На изучение каждой папки уделялось всего несколько минут, затем следовало немедленное решение и заключенный освобождался без каких либо задержек. Обвинения с большинства других заключенных также снимались, а другие освобождались по амнистии.

По завершению работы комиссии, лагерная администрация выдала всем освобожденным надлежащие справки и документы на возвращение, одновременно потребовав, чтобы все, кто освободился, немедленно покинули территорию лагеря. Но у бывших заключенных

 

не было жилья и они были вынуждены находиться в лагере на правах свободных граждан. Кое-кто нашел работу в Мяундже, так как надо было иметь хотя бы немного денег на дорогу. Другие покинули лагерь немедленно, имея при себе крохотную сумму денег, выделенную администрацией.

Наступила очередь Фимы лично предстать перед членами комиссии. Фима увидел, что в ее составе находился новый начальник лагеря Д-2, полковник Полтинников, которого Фима запомнил со времени последней забастовки в лагере Кадакчана, где полковник был комендантом.

Полтинников был весьма благосклонен и уважал Фиму. Он был ему благодарен за усилия Фимы в убеждении членов стачечного комитета Кадакчана сократить объем требований и согласиться выйти на работу. Именно Фима составлял прошение Комитета и передал его администрации. Требования были, в конечном счете, приняты администрацией и, таким образом, Фима, можно сказать, спас полковника от многих неприятностей, в которые он бы иначе попал.

Поскольку большинство обвинений, выдвинутых против Фимы, было связано с сионизмом и его желанием выехать в Израиль, и основаны на его письме Илье Эренбургу, председатель комиссии по реабилитации сразу мог видеть, что признаки «преступления» отсутствовали и дело было просто сфабриковано.

После нескольких вопросов председатель внезапно задал вопрос Фиме:

- А как вы сегодня рассматриваете Государство Израиль?

Фима встал во весь свой полутораметровый рост, расставил ноги, поднял голову и ответил:

- Я всегда был, есть и буду истинным патриотом и пожизненным гражданином Государства Израиль.

Это был ответ, которого комиссия никак не ожидала услышать. Она была буквально потрясена словами Фимы. Произнести такие слова было немыслимо в 1956 г. Члены комиссии переглянулись друг с другом. Затем председатель, стремясь сохранить спокойствие, сказал Фиме:

- Убирайся отсюда... Иди к черту!

 

Фима покинул здание с твердым убеждением, что его не освободят. Он знал, что совершил ошибку, дав такой ответ, да еще приняв гордую позу. Полковник Полтинников сразу встретился с ним, затащил Фиму в коридор, схватил его за плечи и сказал:

- Ты сукин сын, идиот! Подумал ли ты о родителях, ожидающих тебя дома? Что ты хочешь доказать своим выступлением? Кто надумал тебе открыть рот с такой речью? Понимаешь ли ты, что накликал на себя? Идиот, тебя не освободят и не отправят домой!

Полковник, безусловно, желал помочь Фиме, который, поняв, что натворил нечто ужасное и непрощаемое против себя, родителей, полковника.

Вернувшись в помещение, где заседала комиссия, полковник стал настаивать на освобождении Фимы в знак его заслуг в решении забастовки в Кадакчанс. Внимательно разобравшись с рассказом и доводами полковника, комиссия все-таки решила освободить Фиму. Он не был реабилитирован, обвинение с него не было снято, но он был освобожден по общей амнистии. Вскоре он покинул Мяундже и отправился домой.

Обвинения были сняты с Михаила Ревзина и Виктора Красина. Они немедленно выехали в Москву. Дела Ивана Черепанова и Фуата Апакаева были также пересмотрены и оба получили свободу. Забара, после реабилитации, выехал в Киев. Что касается Авраама Кринского, то его обвинение не пересматривалось, однако, комиссия сочла нужным его освободить, так как по советскому законодательству он не совершил преступления и поводом для дальнейшего его содержания под стражей не было.

Кринский немедленно телеграфировал супруге, чтобы она выслала деньги. Он вылетел в Хабаровск, затем поездом в Самарканд (Узбекистан). Его жена ждала мужа восемь долгих лет.

Семен Бадаш, студент четвертого курса московского Медицинского института, работавший со мной на кирпичном заводе в Аресе, в ходе пересмотра дела был этапирован в марте 1953 г. в Москву. Его и несколько других заключенных увезли в Магадан, затем пароходом доставили в Порт Ванино, а оттуда и Москву.

Семен, как и я был осужден в сентябре 1949 г. Особым совещанием (ОСО) на десятилетний срок по статье 58-1-а за измену и шпионаж в

 

силу его дружеских связей с военным атташе США, и мексиканскими военными, находившимися в столице. Он также обвинялся и по статье 58-10, часть 1 - антисоветская агитация. Его дело во многом было сходно с моим. Мы оба были евреями лишь с той разницей, что жили в разных странах. Мы оба отказались подписать приговоры московского ОСО, требуя личного присутствия на суде.

Семена, после ареста в Москве, увезли в Экибастуз (Казахстан). Лагерь входил в систему Степлаг. Семен там пробыл с 1949 по 1952 гг. После участия в первом восстании лагерей в 1952 г. его этапировали в Норильск (1952 - 1953 гг.), где он также принял участие в восстании. Затем, после восстания в Норильске, а там Семен был одним из его руководителей, его отправили на Колыму. Мы встретились в Магадане. Прибывшие, на первом этапе, были изолированы от остальных заключенных, а затем растворены среди тысяч людей в лагерях строгого режима на Колыме — в Берлаге. После Магадана наша встреча произошла опять, но на этот раз - в Аресе. Массовый перевод заключенных из Норильска, как считали в МГБ, был коллективным наказанием за бунт 1953 г. Но наказание превратилось в бумеранг, так как вскоре начались забастовки и восстания во многих колымских местах заключения, что также способствовало более скорому освобождению всех политзаключенных.

В конце 1956 г. завершились и мои годы пребывания заключенным в лагерях. Но, в отличие от моих друзей по лагерям, то было иное освобождение.