ЛЕНИНСКИЕ ЗАСТЕНКИ

1 октября 1977 года мы покинули Пущино и приехали в Петропавловск-Камчатский. А затем на 5 октября мы купили билеты на самолет и 6 октября мы уже должны были бы быть в Москве.

 

Но тут произошло неожиданное событие, сорвавшее все наши планы.

4 октября, в тот самый день, и по случайному, но весьма символичному совпадению, в тот самый час (с учетом разницы во времени между Москвой и Петропавловском), когда в Москве открылась проституционная сессия «Верховного Совета» Совдепии, меня на улице Петропавловска схватили менты.

Так, ни за что, ни про что, без каких бы то ни было причин и даже без всякого повода. Просто налетели, схватили сзади и потащили в ментовскую машину, которая стояла неподалеку.

Конечно, практически невозможно оказать реальное и действенное сопротивление, когда на тебя совершенно неожиданно и профессионально накидываются несколько здоровых бугаев. Но ведь это еще не значит, что не осталось больше никаких форм сопротивления и протеста. И я, первый раз в жизни, - заорал. Совершенно неожиданно для ментов, которые меня схватили, и для прохожих, которые это видели.

- КПСС-БАНДА!

- ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ!

- КОММУНИСТЫ ТОПЧУТ СВОЮ КОНСТИТУЦИЮ!

- ДОЛОЙ НОВУЮ КОНСТИТУЦИЮ!

- ЭТО НЕ КОНСТИТУЦИЯ, А - ПРОСТИТУЦИЯ!

Эти несколько фраз я выкрикивал до тех пор, пока меня не втолкнули в милицейскую машину. А что мне оставалось делать? Все равно на много месяцев лишаюсь снова свободы. Так хоть прохожим что-то крикну. Терять мне всё равно нечего.

Эффект моих выкриков был огромный. В Петропавловске, в пограничном городе, такого, очевидно, никогда не было.

Привезли меня в отделение милиции, находящееся на Ленингадской^* улице. Незаконно изъяли все личные вещи и пихнули в камеру, где находилось уже довольно много народу, все жители Петропавловска.

Из разговоров с ними выяснилось, что подавляющее большинство из них тоже было схвачено ментами без причины.

Точнее, эти люди не давали повода для того, чтобы их хватали. А причина-то всё же была. Узнав, что я не житель Петро-

 

павловска, мои сокамерники по несчастью объяснили мне, в чем тут дело.

Общеизвестно, что в Совдепии осенью людей отрывают от их прямых производственных обязанностей и посылают в колхозы на уборку урожая.

Рабочие, служащие, школьники, студенты, солдаты - все они отправляются осенью на уборку картошки или капусты (в Средней Азии - хлопка), так как советскому колхозному крестьянству явно не под силу самостоятельно убрать урожай, который, как известно, самый богатый в мире, благодаря заботе коммунистической партии.

Но это еще не все. В Петропавловске коммунисты подошли творчески к этой важной сельскохозяйственной проблеме.

Ведь за рабочими и служащими, направленными на уборку урожая с производства, сохраняется средний оклад по основному месту работы.

А как экономически сделать уборку урожая более дешевой и рентабельной? Очень просто. Менты в Петропавловске каждую осень устраивают охоту на людей. Их ни за что хватают на улицах, затем против каждого составляют липовое обвинение в том, что человек хулиганил, затем происходит формальный суд, на котором абсолютно невозможно доказать свою правоту и непричастность к мелкому хулиганству, и вот - несколько бригад мелких хулиганов-пятнадцатисуточников поступают в распоряжение окрестных колхозов на уборку картофеля, капусты и других овощей.

Разумеется, что эти бригады вынуждены проводить уборку урожая и другие тяжелые сельскохозяйственные работы выполнять бесплатно, без сохранения среднего заработка по основному месту работы и с большим количеством дополнительных неприятностей в награду за свой труд после окончания этих злополучных пятнадцати суток.

Несколько минут потребовалось для того, чтобы ввести меня в курс дела в отношении этой методики, применяемой коммунистами в Петропавловске из года в год. И трудно найти в Петропавловске такого взрослого человека, который бы не испытал на себе персонально результаты этой сельскохозяйственной лихорадки. Не в этом году, так в прошлом. Не в прошлом - так в позапрошлом.

Мои сокамерники, будущие пятнадцатисуточники, вовсю материли коммунистов, новую конституцию, проклинали ментов и советскую власть.

 

Нет, не в Кремлевском дворце съезда проходило подлинное обсуждение проекта новой советской проституции и ее принятие, а здесь, в камере предварительного заключения в Петропавловске эта новая проституция по-настоящему обсуждалась и соответствующим образом воспринималась людьми.

Слушать этих людей было одно удовольствие. И столько было в их словах злобы и сиюминутной ненависти, что, казалось, дай им волю да автоматы впридачу, устроили бы они коммунистам Аппиеву дорогу протяженностью от Кенигсберга до Владивостока.

А новых «нарушителей общественного порядка» всё везли и везли. Все вновь привезенные возмущались, большинство из них говорило ментам и о новой конституции, которая вот сейчас как раз в Москве обсуждается и принимается.

Привели меня к начальнику, который показал мне протокол. В этом протоколе, подписанном тремя лжесвидетелями, утверждалось, что я - нецензурно выражался, на предложения прохожих прекратить выражаться нецензурно - не реагировал и продолжал нецензурно выражаться. Когда ко мне подошли сотрудники милиции и попросили пройти с ними, то я отказался идти добровольно и продолжал нецензурно выражаться.

Николаев: Все, что здесь написано, ложь от начала и до конца. Яне допускал никаких нецензурных выражений.

Начальник: Этот протокол подписан тремя свидетелями, среди которых один - сотрудник милиции. Кому я должен верить, вам или сотруднику милиции?

Николаев: Мне, потому что я говорю правду, а не вашему сотруднику, который нагло врет.

Начальник: И все же я предпочитаю верить людям, которые слышали, как вы нецензурно выражались, и направляю ваше дело в суд.

Николаев: Вы бы хоть постеснялись сегодня такие липовые деда клеить! Вы сегодня принимаете свою новую конституцию и начинаете этот день с того, что ее же и попираете.

Начальник: Новая конституция здесь ни при чем. Вы нецензурно выражались.

Николаев: В таком случае, долой новую конституцию!

Начальник: Что?

Николаев: Долой новую конституцию! И это еще не все: информацию о моем задержании постараюсь передать западным корреспондентам, как только приеду в Москву.

Начальник: Очень вы им нужны!

 

Николаев: Среди западных корреспондентов много моих знакомых.

Я стал рассказывать сокамерникам о нашем правозащитном движении, да как всякие такие случаи произвола передаются западным корреспондентам, а потом звучат в передачах западных радиостанций.

«Ты что же, этот, как их, диссидент?» - спросил один из сокамерников. «Диссидент», -ответил я. «А Сахарова знаешь?» - «И Сахарова знаю. И вам советую, ребята, не оставлять этого просто так. Ведь, что с вами будет, вы тоже можете описать и передать корреспондентам. Я дам вам свой адрес, вы напишите мне, а я передам корреспондентам. Не поленюсь».

Конечно, вся камера согласилась со мной, что надо это передать западным корреспондентам, брали мой адрес, обещали мне написать.

Забегая вперед, скажу, что никто из них мне так и не написал. Очевидно, по той простой причине, что отбыли они свои 15 суток, а затем пропала для них и актуальность и острой необходимости в этом ни у кого больше не было. А может, адрес позабыли. Записать было не на чем: все писчие принадлежности и записные книжки, у кого и были, были отобраны вместе с остальными личными вещами.

Но в тот конкретный момент все были готовы написать коллективное письмо западным корреспондентам!

Дней через 7-8 подсадили в нашу камеру еще людей. Состав их персонально все время менялся. И было в камере вплоть до самого моего освобождения по 5-7 человек. Из них трое, включая первого сокамерника, просидели со мной до самого конца. По крайней мере про одного из них я могу сказать с уверенностью, что он тоже был наседкой. Задавал слишком много вопросов, преимущественно не по существу.

При новых сокамерниках, равно как и при самом первом, я никаких политических высказываний не допускал. Это ведь не та ситуация, как с ребятами-пятнадцатисуточниками, которые, как я, попали ни за что.

Но вот эти проклятые 15 суток пролетели. Сравнивая их с психушкой, могу сказать, что легче переносится. Не дают таблеток, не колют. Холодно, конечно, да спать жестко. Но зато знаешь, когда выйдешь. И выпустили меня точно в срок, даже по моей просьбе не в 18 часов (обычный срок, когда выпускают отбывших наказание), а часов в 10 утра, сразу после завтрака.

 

И ещё - случись такая ситуация в Москве, а не в Петропавловске, отделался бы я не пятнадцатью сутками, а психушкой. Там связались бы с милицией по месту жительства, оттуда бы сообщили, что я на психучете и... психушки не миновать.

Другое дело в Петропавловске, где обо мне ничего не известно и где выяснить мои данные не так-то просто.

Но заодно это и доказательство психического здоровья! Ведь ни у ментов, ни у КГБ, ни у судьи не возникло никакого подозрения о моем состоянии здоровья! Ведь по их законам они меня, как «психа», не имели права осуждать на 15 суток! А тем не менее осудили, по неведению. Но в этом неведении я их разубеждать не собирался.