Уводят Мишу Иванова

 

17 февраля состоялось общее комсомольское собрание пединститута. Как и следовало ожидать, в докладе комсомольского секретаря Е.Д.Кычкина о путях претворения в жизнь постановлений пленума были упомянуты все "грехи" и "упущения" нашего учителя. Оказалось, что книга его является учебником национализма и растлевает студентов пединститута. В итоге студент Павлов был уличен в национализме, Красина, Артемьев, Кельбас, Анициферов — в аморальных поступках, Афанасьев, Окороков, Охлопков, Гурьев, Колмаков, Тетерин, Захарова — в пьянстве.

Некоторые студенты литературного отделения указали на ошибочность взглядов Башарина и своего преподавателя С.П.Данилова. На все то же самое указал студент истфака А.Алексеев, приведя в пример Мишу Иванова, воспитанного в "башаринском" духе. А вот выдержки из записей, сделанных одним из студентов истфака во время собрания:

"17. Артемова (IV). Об ошибках Башарина. Об Иванове М.: показывает свою незрелость, аполитичность. Считает, что победа коммунизма возможна только теоретически. Неправильно относится к людям, приезжающим из центральных областей, как к бродягам. Партийная организация должна бороться с такими последствиями работы Башарина. Такой же националистический поступок совершил и Павлов.

18. Винокуров Д. Говорил о вредных последствиях пресловутой книжонки Башарина. Троев отказался написать заметку о статье газеты "Правда". Семенова и Яковлев тоже отказались".

Дальше события развивались так, что можно сказать: "Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав". Недовольным студентам-спорщикам быстро заткнули рты.

19 февраля во время третьей лекции Мишу Иванова вызвали в директорскую. Мы не придали этому значения: мало ли какое поручение могла дать администрация активному студенту, к тому же члену партии. Может, направили куда. Но придя к себе в общежитие после занятий, мы застали совершенно незнакомых людей, вовсю хозяйничающих в нашей комнате. Миша был усажен на стул посредине комнаты. А люди рылись в его книгах. Войдя в комнату, мы уже не могли выйти из нее во время обыска. Металлические голоса, приказной тон. Суровые лица. Ни один нерв не дрогнет. Такие люди. А какими же быть им, выполняющим столь важную миссию, обезвреживающим

 

врага! Окончив обыск, они покидали в пустую матрацовку все Мишины книги, утрамбовали их ногами, топча и пиная. Миша с заметной издевкой сказал:

— Вы поосторожнее пинайте: как-никак там Маркс и Энгельс.

Старший в группе, человек в очках, напоминающий гестаповца из советских фильмов, грозно ответил:

— Это не горох.

Вот так, прямо на глазах, увели нашего товарища.

После ареста Миши смолкли не только споры, но и всякие разговоры на эту тему в стенах пединститута. Тайком шептались по углам. Недоумевали, что такого мог совершить Миша. Подозревали, что тут не обошлось без участия Лиды Артемовой — дочери нового прокурора республики. Все помнили, как однажды Миша схватился с ней в присутствии студентов всего курса. Лида заявила, что совсем не обязательно вставать, когда в аудиторию входит преподаватель. Миша с этим не согласился. Тогда она в сердцах бросила: "Вы тут в своей дыре ничего не знаете". Миша тоже не сдержался: "А вы не больно гордитесь тем, что кочуете, как бродяги". Лида пригрозила, что передаст отцу слова про бродяг. Тот бойко ответил: "Передавай на здоровье".

Вот что пишет о тех днях наша сокурсница Варя Федорова.

"Арестовали Мишу Иванова!" — эта весть оглушила меня. (...) Разве только Лида как-то оговорила его. Мы и раньше поговаривали, что Лида почему-то недолюбливает всех нас. Приехала она из Рязани. Смуглая, невысокая, сухонькая и жилистая, с длинными смоляными волосами и угольно черными глазами, Лида казалась старше своих лет. Постоянно просиживала с серьезнейшим видом за своей партой, наблюдала за нами, прислушивалась к разговорам, кутаясь в теплое пальто и наброшенную на плечи белую вязаную шаль. Во время перемен никогда в коридор не выходила, только изредка подходила к дверям и, опираясь на косяк, смотрела на расхаживающих по коридору студентов. Отец ее был прокурором Якутии. Но в то же время мы не могли быть уверенными, сомневались: неужели такой серьезный человек, прокурор, может арестовать любого человека, почему-то не понравившегося его дочери и оговоренного ею?"