Оля и Сталин, рассказ Алеши

 

Гадалка маме предсказала судьбу, что она проживет очень долго и что будет у нее три тюрьмы, три мужа и трое детей. Гадала она по руке и на-

 

гадала глупость. Они с Суреном смеялись. Никаких не трое детей будет, а будет много детей, пять-шесть, как принято на Кавказе.

Тут они смеялись, а как эти гадания мама по жизни комментировала? Первая тюрьма - турецкая; вторая тюрьма - тридцать седьмой год; третья, как мама говорила, это самая страшная - сорок девятый год. Она говорила, что второй арест она перенесла хуже, чем первый. Первый она еще не знала, что такое тюрьма и что будет. А вторая тюрьма, она уже представляла, куда попадет.

А я когда после ареста мамы вернулся в Москву, то потом мне рассказывали Стёпа и папа, что я часто забирался в платяной шкаф и прятался там. Когда меня спрашивали, что я там делаю, я говорил "Здесь мамой пахнет". Мне это рассказывали, что я забирался в платяной шкаф и отвечал - там мамой пахнет... Там висели её платья и кофточки. Вот такое собачье немножко поведение.

И еще в Камышине мне запомнился один эпизод. Меня обычно клали в десять-одиннадцать спать, но я старался не заснуть, а в двенадцать ноль-ноль послушать, в то время передавали Красную площадь и звон часов на Красной площади. После того, как я послушаю, представлю себе Красную площадь, я уже смело засыпал. Нет, не умный. Это же всё животное чутьё - звуки, запахи. Шум автомашин и звон курантов, двенадцать ударов.

В сорок седьмом году, когда мама приехала в Москву, Анастас Иванович Микоян попробовал замолвить за нее словечко у Сталина. После одного из заседаний Политбюро, в перерыве, когда возникла пауза, Микоян обратился к Сталину и говорит: "Иосиф Виссарионович, в Москву вернулась Шатуновская Ольга, я ее знаю по Баку, у нее трое маленьких детей, пусть уж живет в Москве".

Сталин на какую-то минуту замешкался, посмотрел на Берия и на Микояна и сказал: "А вот от Лаврентия Павловича поступили данные, что у Шатуновской контакт с английской и американской разведкой".

Микоян побледнел, это что значит? Что он хлопочет за англо-американскую шпионку! В то время, когда его сын сидел, это было грозное предупреждение. Надо знать эпоху сорок седьмого года, чтобы представить, насколько эта реплика Сталина была смертельно грозной для Микояна.

Сталин очень хорошо ее знал, - когда Микоян спрашивал, - он знал и смертельно ненавидел - она была личным секретарем Шаумяна, его врага, который сказал, что он агент охранки."