КАЛАМБЕТ

 

В пятидесятые годы в Магадане дошла до нас печальная весть о трагической смерти Петра Семеновича Каламбета. Я три, а Нина Владимировна Савоева четыре года работала рука об руку с ним в больнице Севлага на Беличьей. Доктор Каламбет заведовал. Первым терапевтическим отделением. До февраля 1943 года, по сути, был единственным серьезным терапевтом в этой молодой больнице. Грамотный, опытный врач, умный проницательный человек хорошо разбирался в людях. До ареста был он посольским врачом в одной из западных стран. Для ареста этого было более чем достаточно в темные, кровавые тридцатые годы.

Когда Нина Владимировна Савоева в августе сорок второго года принимала эту больницу, Петр Семенович был ее надежной опорой, первым добрым и умным советчиком. Его оценке людей, занятых в этой больнице, можно было доверять полностью.

Больница Севлага в то время была лишь в стадии становления. Она обживала дома и бараки бывшего поселка геологов,. мало пригодные для больницы. Нина Владимировна понимала, сколько усилий, труда, терпения и твердого характера потребуется от нее, чтобы этот «табор на опушке» превратить в полноценное лечебное учреждение. Предстоящая трудная задача для своего решения требовала грамотных, добросовестных, заинтересованных исполнителей — помощников и сподвижников. «Кадровый вопрос» стоял остро. В больнице было много людей случайных, ненужных, не вызывающих доверия. Знание людской природы и верный глаз Петра Семеновича являлись для главврача большим и ценным подспорьем.

Три года я проработал в этой больнице под одним небом с врачом Каламбетом и встречался с ним на всех больничных «перекрестках». Мы оба были в команде главврача, ее союзниками и помощниками, исповедуя ее лаконичный девиз: «Все для больного!»

В лагерной больнице, по убеждению главврача, вопрос полноценного питания для больных был первостепенным вопросом. Каламбет разыскал в своем отделении и предложил главврачу повара, в прошлом шеф-повара ресторана московского ипподрома, Матвеева Александра Ивановича. «Дядя Саша» оказался великим магом и волшебником в своей области. В палате выздоравливающих и слабосильных Каламбет нашел агронома Дановского, человека, влюбленного в свою профессию. С его помощью главврачу удалось в короткий срок создать крепкое

 

подсобное хозяйство: парники, теплицы, открытый грунт, дававшие в больничный котел свежие огурцы, помидоры, капусту, редис, морковь, свеклу и брюкву. Заключенный Дановский писал своим друзьям и коллегам на материк письма, которые от своего имени отправляла главврач и получала от них семена скороспелых и лучших сортов овощей. Для моркови, растения нежного, Дановский выстраивал высокие, в полметра высотой грядки с теплой моховой подстилкой. За куцый колымский вегетационный период он выращивал крупную великолепного качества морковь. А морковь — клад витаминов. И не только.

С удивлением я теперь вспоминаю, что на Колыме, в лагерной больнице мы получали почти все медицинские журналы тех лет. Врачи жадно прочитывали их, и все полезное, что было для наших условий доступным, шло в дело. В одном из номеров «Клинической медицины» терапевты П. С. Каламбет и А. М. Пантюхов встретили монографию о применении асцитической жидкости как естественного и весьма эффективного кровезаменителя.

Асцит — это водянка брюшной полости — явление, возникающее при обменных заболеваниях, авитаминозах и сердечно сосудистых расстройствах. Асцитическая жидкость (АЖ), по существу, является плазмой крови, но с меньшим содержанием белка. Она просачивается через стенки сосудов в ткани и полости.

Больных, страдающих асцитом, в нашей больнице, как и во всех больницах лагерной Колымы, к великому сожалению, было более чем достаточно. Совершенно естественно, что с приисков и других лагерных объектов в больницу Севлага отправлялись наиболее тяжелые, часто безнадежные больные, справиться с которыми на местах было не под силу. Чтобы облегчить страдания этих больных и помочь их сердцам, врачи производили прокол брюшной стенки специальной иглой и выпускали асцитическую жидкость, которая шла на выброс.

Для использования асцитической жидкости в лечебных целях с максимальным вниманием при всесторонних обследованиях врачами подыскивались больные асцитом, чья АЖ использовалась как кровезаменитель в лечебном процессе.

Тщательно подбирались и больные для лечения этим методом, подбирались по диагнозам, состоянию и показаниям. В больнице Севлага за 1943—45 годы было взято и перелито с лечебной целью более пятисот литров асцитической жидкости. Эффект превзошел все ожидания. Такие переливания делались и больным, страдающим водянкой. Переливание помогало организму в сопротивлении недугу.

Больные, обремененные асцитом, концентрировались пре-

 

имущественно в отделении Каламбета. Он занимался их отбором и предварительными обследованиями. Пункцию и взятие АЖ, как правило, производил врач Пантюхов, заведующий. Вторым ТО, безупречно владевший этой техникой.

Стерильно взятая АЖ подвергалась анализам и соответствующей подготовке к хранению и использованию. До 1945 года переливание АЖ, как и переливание донорской крови, производил я в операционной хирургического отделения, что обеспечивало соблюдение всех правил асептики и антисептики.

500 литров АЖ, перелитые за два с половиной года, помогли излечению сотен больных.

Время и место нашей жизни и деятельности не располагало к добыванию ученых степеней. А на том материале, который был в больнице накоплен и систематизирован, можно было защитить не одну диссертацию. Но у наших врачей к ученым степеням тогда, да и позже, не было интереса и стремления.

Склонен думать, что столь широкое по объему и показаниям применение асцитической жидкости как кровезаменителя, как стимулятора не имеет аналогов ни в отечественной, ни в мировой практике.

Организатор этого нерядового эксперимента в данных условиях, Н. В. Савоева, лишь широко отразила его в годовых отчетах больницы. Копии этих отчетов она бережно хранила как след своих неустанных трудов. В 1951 году копии отчетов я уничтожил, когда зловещая тень полицейского сыска вновь набирала силу.

Петр Семенович Каламбет до последних дней больницы Севлага оставался ее ведущим терапевтом. В 1947 году Центральная больница УСВИТЛ была переведена на Левый берег реки Колымы. Она заняла огромное многоэтажное кирпичное здание бывшего Колымполка и оказалась в центре золотодобывающей промышленности. Больница Севлага становилась ненужной рядом с таким медицинским гигантом.

У нас сохранилась фотография, сделанная в 1945 году в отделении Каламбета. На снимке светлая уютная палата, на окне занавеска, на подоконнике и столе цветы в горшках, а спинки кроватей покрыты белыми чехлами. У постели больного консилиум — врачи П. С, Каламбет и М. М. Сааков. В этой палате в 1943 году с подозрением на дизентерию лежал Варлам Шаламов, а в 1944-м около месяца проходила стажировку на медсестру Евгения Гинзбург.

Внешность Петра Семеновича Каламбета была в высшей степени атипична для колымского лагеря тех лет. Он был выше среднего роста. На круглом лице под вздернутым носом неболь-

 

шие черные чаплиновские усики. Круглая голова с коротко стриженым ежиком. Две мощные складки на затылке. Его умное лицо украшали живые темно-карие глаза и ровные белые зубы. На его полной фигуре, одетой в закрытый халат, едва хватало пояска, чтобы обвить талию. При всей своей выраженной полноте он был подвижен и легок.

Я не могу сказать, чтобы Каламбет с кем-нибудь из персонала больницы был дружен и близок, однако со всеми был приветлив. Скользких тем никогда не касался, сказывался, очевидно, жизненный опыт.

Когда больницу на Беличьей закрыли, Петр Семенович был переведи на прииск «Туманный». По всей вероятности, то был 1947 год. Осталось мною невыясненным, успел ли к тому времени Петр Семенович освободиться или оставался еще заключенным. Осталось для меня неизвестным, была ли у него семья до ареста и если была, то какова судьба ее. То, что Каламбет умер, наложив на себя руки, у меня нет оснований сомневаться. Доходили слухи, что сделал он это на почве неразделенной любви, полюбив на «Туманном» вольную женщину, которая не ответила ему взаимностью.

Вполне допускаю, что мужчина его возраста, полный еще нерастраченных сил, способен был серьезно влюбиться, Любовь без ответа привела к трагедии. И все же это только допущения. Не убеждает меня и литературная версия Шаламова, что причиной трагедии был глухой пессимизм, вызванный причинами политическими, "социальными. Я знал этого человека: умного, трезвого, ироничного и жизнелюбивого. Он был здоров физически и душевно. Для меня его смерть до сих пор остается загадкой. Попытки заглянуть в его архивные документы пока успехом не увенчались.

Рассказывая об этом незаурядном человеке, я не могу удержаться от краткого экскурса в ранний период его жизни, в значительной мере определивший его судьбу.

В девятисотые годы в Поволжье бушевала эпидемия холеры, уносившая множество человеческих жизней. Холера — карантинное заболевание человека, вызываемое холерным вибрионом. Заражение происходит через воду, пищу и грязные руки. Эпидемиологическую экспедицию по борьбе с холерой возглавлял молодой энергичный врач-эпидемиолог Даниил Кириллович Заболотный. Среди местных крестьян в то время ходило поверье» что в появлении холеры и смерти от нее повинны врачи. Низкий уровень общей и санитарной культуры были тому причиной.

В одной из деревень, где холера носила повальный характер, возле опустевшего дома группу врачей встретил мальчик, кото-

 

рый замахнулся на Заболотного палкой, как на причину несчастья.

Заболотный был заядлым холостяком. Он забрал мальчишку с собой в Петербург, воспитал и дал ему образование. Мальчиком этим был Петя Каламбет.

Д. К. Заболотный один из основоположников научной эпидемиологии. Первая кафедра эпидемиологии была организована Заболотным в Одессе. С 1922 года Заболотный — академик, с 1928 года — президент Академии наук УССР.

Заболотный сам, человек яркий, неординарный, его среда, его окружение оказали огромное влияние на становление Петра Семеновича Каламбета как личности.

Петр Семенович как-то рассказывал о своем детстве. В Петербурге по Невскому проходил военный духовой оркестр, игравший бравурный марш. Петя Каламбет, в то время еще мальчишка, услышав духовую музыку, сунул в карман лимон и выскочил на улицу навстречу оркестру. Он взобрался на фонарный столб и, когда музыканты приблизились, показал им лимон. Музыка прекратилась, оркестр замолчал. Вид лимона вызвал у трубачей рефлекторное выделение слюны.

Еще на пятом десятке в лагерной больнице нередко в его карих живых глазах вспыхивали озорные огоньки. Но к этому времени он уже научился сдерживать свои чувства.

И теперь, когда мы с Ниной Владимировной слышим звуки духового оркестра или видим лимон, всякий раз с улыбкой и грустью вспоминаем Петра Семеновича Каламбета.