ГЛАВА IV

 

Старинный немецкий город Фрайбург, куда привезли нас, расположен в земле Баден-Вюртемберг у предгорий Шварцвальде, за тысячи километров от Казахстана.

Красивая тихая местность с мягким климатом, но все здесь чужое.

В окрестностях Фрайбурга было два огромных лагеря. Один предназначен для военнопленных, во втором содержали вывезенных из России, Украины и Белоруссии женщин. Немцы использовали их на различных работах, главным образом погрузочно-разгрузочных на железнодорожном узле.

 

Комендантом лагеря военнопленных был обер-лейтенант, по фамилии, если мне не изменяет память, фон Волькерзам. Он отлично объяснялся по-русски, говорил, что до войны несколько лет работал в немецком консульстве в Ленинграде. Там то хорошо изучил многонациональное искусство Советского Союза. У фон Волькерзама появилась возможность познакомить жителей Фрайбурга с песнями и танцами военнопленных разных национальностей. Ничего подобного они, конечно, до сих пор не слышали и не видели.

И вот на одной из утренних проверок немецкий фельдфебель, которому комендант поручил подготовку концерта, объявил о решении фон Волькерзама. Всем участникам будущего представления было обещано частичное освобождение от физических работ и дополнительное питание. Создали несколько групп, в каждой — до ста человек, объединив людей по национальному признаку. Певцов и танцоров было много, а музыкантов мало и инструментов не хватало. Пришлось мне аккомпанировать и грузинам, и украинцам, и армянам, и русским. Тогда впервые по-настоящему познакомился с хоровым и танцевальным искусством кавказцев и много приобрел для своего репертуара.

Наибольшее впечатление на меня произвели грузины. Их сольное и хоровое исполнение, танцы просто уникальны! Какое дивное многоголосие, какое чувство ансамбля, техника исполнения, неповторимая гармония. А зажигательные танцы?!

Наверное, ни один народ не может так гордиться своими танцами. Весь темперамент натуры передан в них — сочетание нежнейшей грации с филигранной отделкой четких, точных движений. Ни с чем подобным в своей жизни я не сталкивался!

Когда во время концерта фельдфебель, исполняющий обязанности конферансье, вышел на сцену и объявил по-немецки, что выступают жители Кавказа, грузины (впрочем, он говорил не «грузины», а «гиоргиен»), на аудиторию это не произвело никакого впечатления, люди смутно понимали значение этих слов. Ведущий, не растерявшись, нашел выход и объяснил:

— Выступают «шталины»!

Переполненный зал тут же оживился, это было понятно всем.

То, что через несколько минут увидели и услышали

 

жители Фрайбурга, потрясло и ошеломило. Грузинам долго и восторженно аплодировали.

Затем выступали азербайджанцы. Немецкое население о них не имело никакого представления. Фельдфебель находчиво пояснил:

— Азербайджанцы — Баку! Фон штадтин Баку! По залу быстро прокатилось: «О-о-о, Баку-у». Мне было интересно наблюдать, стоя за кулисами за происходящим на сцене, в зрительном зале и за тем, как публика реагировала на то или иное выступление. Поэтому в памяти осталось многое и на долгие годы.

Русских и украинских артистов фельдфебелю представлять не пришлось. Их немцы знали, о них много слышали. А для армян ведущий так и не нашел слов, объясняющих, кто они. Зато их национальные танцы перечеркнули все наши опасения, и зрители открыли для себя в искусстве еще одну неизведанную страничку.

Наконец, дошла очередь и до меня. Ведущий программу концерта с трудом выговорил мою фамилию, и, сделав небольшую паузу, добавил:

— Азия!

Для меня это было волнительным и радостным моментом. Ведь я играл немцам на инструменте, который любим и дорог каждому сидящему в зале. Скрипичное искусство здесь ценили испокон веков. Это была земля гениальнейших мастеров прошлого — Баха, Моцарта, Гайдна, Бетховена, Шуберта и многих других великих композиторов.

Из зала смотрело множество глаз. В них было удивление, сомнение, любопытство. Мгновенно наступила тишина. Ни единого шороха, ни треска, ни откашливаний — ничего, как в пустоте.

И вот заиграл. Исполнил романс Бетховена соль-мажор. Чувствовалось, что зал впитывает каждый звук, каждый штрих. Ошеломленные зрители долго не отпускали меня со сцены, вызывали, что-то кричали, бесконечно долго аплодировали. Я понимал, что для них это было открытием. Люди с трудом представляли, чтобы какой-то «дикий азиат», далекий от европейской культуры, мог исполнить так вдохновенно и мастерски. Тогда решил сыграть импровизацию на тему народной песни «Елим-ай». Слушай, Европа, слушай, Германия, слушайте все казахскую народную песню, простую мелодию, в

 

которой слышится тоска по далекой, ни с чем не сравнимой родине.

После последних аккордов я окинул зал быстрым взглядом и мне показалось, что люди, сидящие передо мною, глубоко понимают меня и сочувствуют.

С концерта разрешили вернуться в лагерь без конвоя. Зрители от самых дверей клуба провожали военнопленных шумной толпой. Помню немецкую девочку Марию, которая шла до проходной и на ломаном русском языке объяснялась и жестами благодарила меня за хорошую игру.

— Данке шен! Данке!

Мария показала мне, где живет, приглашала в гости.

Поблагодарил девушку за отзывчивость по-казахски, по-русски, немного по-немецки. Старался объяснить, что сейчас не время хождения с визитами, а когда будет «Гитлер капут», тогда, возможно, посещу ее дом.

Помню, как испуганно вытаращила глаза и замахала руками:

— О, найн! Наин! Не говори так! Полицай бум-бум!

Больше не встретил Марию.

Участие в концертах не уберегало нас от происходящих событий, развернувшихся в лагере. По указанию фон Волькерзама военнопленных вскоре стали определять в подразделения, направляемые на восточный фронт. Предоставлялось лишь два выхода: либо—на фронт, либо — тут же, в могилу.

Не забыть, как на глазах у всех немцы насмерть забили прикладами солдата Алчанова, отказавшегося взять в руки оружие. Его гибель страшно повлияла на меня, настолько озлобила против немцев, что в любой момент готов был сорваться и нагрубить. Демонстративно отказывался выходить на работу, грубил конвою, не возвращался с железнодорожной станции в лагерь и т. д.

Но тут меня вызвали в комендатуру лагеря и сказали, что отсылают в Берлин, в распоряжение Туркестанского Национального Комитета (ТНК).

— Куда? Зачем? — ощерился я.

— Там объяснят.

— А Туркестанский комитет это что?

— Там узнаешь!