Обмен паспорта

Через неделю после опубликования от 14-го июня 1946 г. мы с Игорем Александровичем пошли в советское консульство на Boulevard Malhesherbes, отдали там наши нансеновские паспорта и вскоре получили советские, дававшие право на проживание заграницей; Никита был вписан в мой паспорт. Собирались ли мы в скором времени уехать насовсем в СССР? Да, собирались, думали, что со временем поедем, как только Игорь Александрович достаточно оправится от ужасов Бухенвальда.

Так началось наше "смутное время". Сперва все шло гладко, и, главное, понятно, и только постепенно мы услышали тяжелый лязг надвигавшихся на нас событий, стали замечать, узнавать, чего сразу не уразумели. Говорят, во Франции около 10.000 русских эмигрантов тогда взяли советские паспорта; хорошо это или плохо, умно или непроходимо глупо? Теперь думается, что это было акция нужная советской пропаганде ввиду сведений об истинном положении в СССР, которые узнавались через вторую эмиграцию в Европе: власовцев, бежавших из немецких лагерей, пленных солдат, вывезенных немцами украинских и белорусских девушек. Эти всячески прятались, укрывались от возвращения на родину - однако появилась советская Репатриационная Миссия, имевшая заданием собрать и вывезти назад в СССР возможно большее количество военнопленных. Таким образом создался недалеко от Парижа пресловутый лагерь Beauregard, и туда (подчас и с помощью французской полиции) полковник Никонов и его помощники (а в их рядах был и сын милейших владельцев замка в Савойе Миша Штранге, внезапно надевший советскую форму младшего лейтенанта) загоняли всех, кто, по их мнению, подлежал репатриации. Со временем эта миссия вывезла на Beauregard несколько эшелонов, так что состав находившихся там постоянно менялся.

Но вернусь несколько назад. Еще во время Освобождения Парижа вышедший из подполья "Союз Русских Патриотов" (одна из

эмигрантских организаций Сопротивления) явочным образом занял особняк на rue Galliera, где раньше, во время оккупации, находилось "Управление делами русской эмиграции", возглавляемое пресловутым русским гестаповцем Жеребковым. Тут этот союз и начал развивать свою деятельность, понемногу укрепился, расширился, а после указа от 14-го июня в него вошли многие новоявленные "советские граждане". Появилось у них и свое правление — в разное время туда входили разные люди: Матяш, Качва, Марков — для нас это были люди новые, которых мы раньше совсем не знали.

Вскоре во всех кварталах Парижа (а также и во многих городах Франции) образовались местные отделения Союза, каждый со своим председателем. Всюду проходили собрания, лекции, доклады - все на одну и ту же тему: СССР и его достижения. Можно себе представить, что французским властям это новое лицо русской эмиграции мало нравилось. Впрочем, многочисленная армянская колония тоже решила, что пора армянам домой, в Армению, где когда-то, в 1915 г., после турецкой резни, их радушно приняли, а они и во Франции жили очень благополучно, но оказалось, что слово "домой" имеет особое звучание.

А в особняке на те Galliera заработала дешевая и приличная столовая, там же открылась русская библиотека (где я, кстати, работала целых шесть месяцев); некоторых новоявленных советских граждан стали приглашать на приемы в советское посольство на те de Crenelle. Мы оба были из тех, кого часто приглашали, и тогдашний посол Богомолов весьма "вельможно" и ласково нас приветствовал при входе в большой зал, стоя на площадке парадной монументальной лестницы в мундире, при регалиях, и рядом с ним жена, приятная, светская, всегда отлично и скромно одетая, говорившая недурно по-французски — она нам всем очень нравилась.

Входило ли в планы советского правительства разрешить новым советским гражданам и в самом деле вернуься домой? Как-то на большом собрании выступавший с докладом Богомолов на вопросы об отъездах отвечал уклончиво, а когда кто-то из присутствующих спросил, можно ли будет, вернувшись на родину, навещать родных, оставшихся во Франции, долго молчал и наконец сказал, что "вряд ли в первое время это будет возможно"... Однако армяне уезжали и уезжали, да и большая группа русских тоже в 1947 г. уехала — им в особняке на рю Галлиера устроили торжественные проводы, но, сказать честно, у многих уж начались если не сомнения, не сожаления, то некое душевное ущемление - тут что-то не так, не так уж победно, едва ли нас ждет небо в алмазах... А одна из новых советских гражданок через два-три месяца получила открытку от брата, вернувшегося на родину в какой-то провинциальный город, и в открытке значилось: "Ждем тебя обязательно! Как только выдашь Машу замуж, приезжай к нам...", — а Маше ее было два года... Шли слухи про Ахматову и Зощенко, холодная война уже брезжила,

"климат" и во Франции менялся, на Севере особенно, где произошел ряд социальных конфликтов на угольных копях. Словом, настроение в стране было напряженное.

Однако жизнь шла своим чередом. В мае 1947 г. я поехала лечиться в Bagnoles-de-l'Ome, знаменитый курорт для восстановления кровообращения; когда вернулась, пришлось Никите экстренно делать операцию аппендицита, а потом с 15-го июля до конца августа мы с ним поехали в милую Покровку, где мне все так нравилось — после войны там было людно, шумно, но... строго, никаких политических прений Павел Михайлович Калинин не допускал.

Главное общественное событие в это лето был прием 3-го июля у Молотова, он незадолго до своего возвращения в Москву принял целую группу эмигрантов в посольстве на те de Crenelle; тут были и взявшие паспорта, и не взявшие - А. Ремизов, адмирал Вердеревский, А.Ф. Ступницкий, и из "Союза Советских Патриотов"— А.К. Палеолог, Н.С. Качва, Д.М. Одинец, а также некоторые представители грузинской и армянской колонии в Париже и из Шанхая — Чиликина. Молотов вел долгую беседу со всеми и в заключение сказал: "Может случиться, что вернувшись на родину, особенно в провинции, будут попрекать их эмигрантским прошлым..." Вздохнул и добавил: "Что ж делать! В семье не без урода. В таких случаях обращайтесь прямо КО МНЕ!!" Тут был и некий намек, но... и прямое обещание, не волнуйтесь, мол! Вы же знаете, кто я, а я за вас заступлюсь. Эх! Вот мне как раз и пришлось вспомнить это обещание, и в 1951-52 г. не одно прошение я послала на имя Молотова...

15-го августа на rue Galliera состоялся организационный съезд "Союза Советских Граждан"; этот съезд долго подготовлялся специальной комиссией, которую возглавил А.И. Угримов; почетным председателем был избран А.Е. Богомолов, а председателем съезда -Игорь Александрович Кривошеий. Съезд продолжался два дня, и в присутствии делегатов от Парижа и от французских провинций был выроботан устав Союза и избран состав Правления (председатель С.Н. Сирии, ген. секр. Н.С. Качва, А.Ф. Палеолог и некоторые другие). От имени съезда была послана приветственная телеграмма Президенту Французской Республики Ориолю за подписью Игоря Александровича, и был от Президента Республики получен любезный ответ на имя Игоря Александровича — это отмечаю в связи с событиями, происшедшими вскоре, всего через два месяца.

Внезапно в ноябре в лагере Beauregard грянул скандал, который поразил воображение парижан. Что-то с этим лагерем было не то; ползли слухи, что там насильно содержат и насильно будут увозить в СССР людей, подлежащих "репатриации". И вот 12-го ноября 1947 г. французская полиция - около 2000 человек с танками - окружила Beauregard, где тогда проживало около 600 советских граждан, и произвела обыск и опрос всех Лих людей. Результат этой обширной акции был просто ничтожный - выйти из лагеря захотела только

одна особа, некая Свечинина: она с двумя детьми была снята с поезда, увозившего из Франции новых советских граждан, по просьбе мужа, с которым у нее шел развод; муж не хотел допустить, чтобы она его детей увезла из Франции - словом, дело было чисто семейное, а не политическое!

Было ясно, что страница перевернулась, что "смутное время" скоро кончится — как? Тревога, тревога, вот это было тогда главным чувством... Играли, собирались, "изучали" - вот теперь и итог близко! Мы тогда перестали всерьез думать об отъезде из Франции, дай заявления на отъезд еще и не подавали...^*

Холодная война грянула и у нас, на rue Jean Goujon, в добром старом доме, которому уж было лет 150, да и мы тут прожили почти двадцать лет... У меня тогда, к концу войны, появилась довольно редкая книга L'Evangile du Verseau изданная Французским Теософским обществом; мне ее подарил один русский врач-теософ. Это совсем иная версия Евангелия и достаточно, для нашего понимания, странная. Однако я об этой книге говорила в Покровке с П. Г. Калининым. Тот очень заинтересовался и как-то, уж верно в конце октября, прислал свою невестку из Покровки за книгой. Я подошла к полке взять ее и... место книги оказалось пустым, так что между двумя соседними книгами осталось непонятное пустое пространство. Вечером я показала Игорю Александровичу, что книгу кто-то взял; он сперва смеялся: кто же мог ее похитить? И тут мне стало ясно, совсем внезапно, кто! "Да у нас в наше отсутствие делают обыски!" — "Глупости, глупости, кто делает обыски?" - "Да кто — все та же те des Saussaies".

А наутро Игорь Александрович стал искать ряд папок с делами и бумагами для третьего сборника Резистантского Вестника, да еще что-то с рю Галлиера — нет, этих папок тоже нигде нет...

В воскресенье с утра решили основательно перевернуть всю квартиру - я подошла снова к полке, где раньше стояла книга L'Evangile du Verseau и... о чудо! Она тихо и мирно была дома, на своем месте, только была плохо, в спешке, назад поставлена и сантиметра на 3-4 выглядывала наружу из ряда. А из другой комнаты Игорь Александрович кричит: "Вот мои бумаги, нашел наконец - они ведь, оказывается, просто лежали на месте. Как же я их не заметил!" — "Не лежали на месте, а вернулись на место, да и моя теософская книжица тоже уж снова дома!" И тут же, не думая, - вниз к консьержке: "Скажите, мадам Pillard, когда у нас в мое отсутствие делали последний раз обыск?" Она отвечает: "Да, верно, в четверг, когда вы были на базаре". - "Как же это вы так их пускаете?"

— "Я? Да ведь вы и сами знаете, что я служащая, не имею права не дать им ключа".

Бегу назад, бросаюсь к комоду - так и есть — все украдено, последние драгоценности, которые у меня оставались: браслет Елизаветинский, кольцо с прекрасным сапфиром, старинный серебряный складень — все, все исчезло! А с кого теперь требовать?