АФИНСКИЕ НОЧИ

 

В Кылтовке один хозяин — Иван Калистратович Кериселидзе, Вано, короче.

По-русски говорит плохо. Малограмотный. Держит большой дом. В доме селекторы — лагерный и железнодорожный. Днем и ночью несут службу секретарши, дежурят дневальные. Кериселидзе — царь и бог.

В прошлом — зек-бытовик. Отсидел свой срок. Домой не вернулся. Понадобился земляку-кутаисцу товарищу Берия. Теперь ему и на севере хорошо.

«У Вано отборные девушки. Самые лучшие!». Вано звонит знакомым, друзьям: «Девушка нужна?» «Да-да. Была девушка. Ну, может быть, там раз, два... ».

Иногда Вано покидает дом — полную чащу. Едет к другу, начальнику дистанции пути Северо-Печорской железной дороги Магарадзе. Вано едет со своими девушками. Магарадзе предлагает ему своих.

На столах хрусталь и серебро. Шампанское, виноград, апельсины, шоколад. Коньяк и водка, колбасы, икра.

Афинские ночи под низким северным небом. Все есть у начальника лагпункта Вано Кериселидзе. Все есть у начальника части дистанции пути Магарадзе.

Я у Кериселидзе, шофером. Большое доверие. Жду своего начальника. Дремлю, пока он тешит плоть, обняв руль.

 

 

 

Вано возвращается утром, когда солнце уже выкатывается из-за леса, и туман тает, и роса на траве начинает искриться. Умиротворенный. Довольный. Блаженный Вано.

— Поехали.

На дороге работают «венколонны» — колонны венерических больных — несколько тысяч женщин. Подсыпают грунт, щебенку под полотно. Бери больше — кидай дальше. Кидай. Кидай. Сегодня и завтра, и всегда. Пока не сдохнешь.

В путейных частях легче. Женщины - зечки живут в казармах. Одно плохо — охрана. Вечная охрана — до последнего шага, до последнего вздоха, до последнего предсмертного хрипа рядом с тобой стрелок.

ПЧ — гарем стрелков. И некуда деться зечкам. Отдайся. Вон тому гнилому. Или этому гнусавому, прыщавому, заразному. Отдайся, если хочешь увидеть солнце завтра.

Те, что едут с Вано, его увидят. Их завтра — сегодня. А что завтра будет с кем, не знает никто, даже бывший зек, начальник лагпункта Вано Кериселидзе.

А у Вано большое горе случилось зимой 41-го года. Дочь умерла. От менингита. Единственная. Тамара.

Люди умирали везде: в лагерях ежедневно десятками, от голода, от побоев, от непосильной работы, от болезней, от мороза.

На фронтах счет шел на тысячи, миллионы. И оставались солдаты неоплаканными и часто непохороненными: в болотах, в лесах, на полях жестоких сражений — безымянные Иваны.

Но дочь Вано Кериселидзе— не какой-нибудь безымянный Иван. Вано товарный вагон снарядил в путь. Десять зеков сопровождали гроб. Через полстраны везли его, через забитые эшелонами станции, большие города и маленькие полустанки — в Кутаиси «Литерный вагон». По особому распоряжению наркома... «Зеленый свет».

Домчались до Кутаиси, а жена Вано туда еще не доехала. Ждали ее. Вино пили. Шашлык ели.

Похоронили девочку. Все было торжественно, чинно, красиво, благородно. Но куда девать зеков?

Под конвой. Этапом в вагонзаке — на Москву, на Киров, на Котлас.

Ответственное поручение товарища Вано Кериселидзе выполнено.

И снова — за колючую проволоку.

В Княжпогосте — толпы эвакуированных из Ленинграда. Женщины. Дети. Голодные. Неприкаянные. В «Комиторге» ничего нет. В лагерных лавках товары только для лагерных людей.

 

В деревнях — голод. Мужчин в деревнях нет, на войну ушли, некому кормить семьи. Вся жизнь — у железной дороги. И потянулись к дороге женщины. Высохшие. Потерянные. Убитые горем и нуждой.

Стало много начальства. ЧОС — часть общего снабжения. ООС — отдел общего снабжения. ЧТС — часть технического снабжения. КВЧ — культурно-воспитательная часть. УРЧ — учебно-распределительная. И т. д. И т. п.

Энкавэдэшный чиновный люд прятался от войны. Спасались кто где мог. Сидели, не высовывались — при складах, при конторах, при дорожных службах, при лагерях. Только бы не попасть на фронт. Панически боялись фронта.

Много зеков. Кончился срок — «условное освобождение». Через месяц-другой — снова арест. И снова — в лагерь «до окончания войны».

Новый закон — предельный срок заключения увеличен с десяти до двадцати пяти лет. Был у тебя предельный срок. Ты его отсидел. Теперь предельный срок другой. Так что еще на пятнадцать лет садись.

К Вано женщины на прием рвутся: вольнонаемные, освободившиеся. Работы нет, жилья нет, ехать некуда, дети пухнут от голода, пожалей, начальник. Вано жалеет. Одну с запиской на склад пошлет. Другую, повиднее, в резерв зачислит для себя, на работу легкую определит: жди очереди, пока отдохни, наберись сил, готовься. «Спасибо, гражданин начальник», — шепчет благодарная жрица любви с горящими голодными глазами.

Афинские ночи продолжаются.

Гуляй! Пей, ешь! Сегодня. Сейчас. Шампанское. Музыка. Голодные женщины. Водка. Колбаса.

Дом Воробьева, начальника отдела железнодорожного транспорта «Севжелдорлага» в лесу - деревянная сказка. Мороз. Снег. Пьяная Юля, бывшая студентка горного института:

— Увези меня отсюда!

— Ты что, не знала, на что шла?

— Ну, сколько можно: один, другой, третий — каждую ночь. Увези-и-и!

Вано:

— Что она?

— Просит увезти.

— Ну, увези, если женщина просит!

Доверительно, тихо:

— Ты знаешь, а наши грузинские женщины все равно лучше, чем эти белотелые.

 

— Может быть.

Грозит пальцем:

— Ты мне так не говори. Я тоже про твои дела что-то знаю!

Чуть сильнее погрозит - и меня нет: на 16-й лагпункт. 16-й — это лесоповал. А с 16-го — на 17-й. На 17-м — большой отход и нужда в рабсиле. С 17-го дорога одна...

Сегодня Вано добрый. Хорошо принял, хороший человек — начальник отделения Павел Иванович Воробьев. Вано дремлет, блаженно улыбается.

Где-то далеко отсюда идет война.