МНЕ БЫ РУБАШЕЧКУ...

 

Эта история случилась в одном районном центре Калужской области. Год 1949-й. Как давно это было. И кажется, совсем недавно.

 

Помещение Дома культуры и снаружи, и изнутри было празднично убрано. Трепетали флаги. Лозунги разных сортов и калибров били по глазам. Зрительный зал набит людьми, как подсолнух семечками. На полукруглом балкончике — тоже некуда яблоку упасть. Публика самая неприхотливая — сельская. В основном своем составе женская. Но слышались местами в зале и мужские голоса.

Мягкий шум и гомон. Перешептывание. Приподнятое ощущение наступающих торжеств чувствовалось во всем: и в природе (мягкий морозец со снежком), и в прибывших людях, и особенно в начальстве, снующем там, за кулисами. Приятное ожидание необыкновенного, интересного, какое бывает в таких случаях, наполняло атмосферу зала. Сегодня, как объявляли афиши и приветственные щиты-стенды: «Праздник сельских тружеников».

Над сценой призывный лозунг: «Шире развернем! Перевыполним! Да здравствует!...» И сама сцена вся в кумачах, даже глазам больно, хочется прижмуриться. Но вот весь шум и гам моментально смолкает сам собой. В зале воцаряется мертвая тишина. Справа и слева из-за кулис появляются представители местной районной и, по-видимому, областной власти. Грациозно, не спеша подходят к столу президиума и, не садясь, начинают аплодировать. Зал, вернее, присутствующие в зале люди подключаются к этой процедуре. По установившейся с годами традиции все аплодируют долго и усердно. Постепенно аплодисменты смолкают. Взоры и внимание людей устремлены на сцену. Только кое-где изредка слышатся по-

 

скрипывание стульев да приглушенное покашливание. Начиналось священнодействие...

— Есть предложение... избрать почетный президиум... в лице…,— вещал зычный голос со сцены. И представительный мужчина в строгом, стального цвета костюме зачитал по бумажке, кто именно удостоился чести сесть в кресла президиума. Разумеется, в первую очередь был назван товарищ Сталин, потом все Политбюро, а потом уж свое начальство и представители трудового крестьянства. И опять: гром аплодисментов по всему помещению. Усаживался президиум, шушукалось потихоньку начальство, и первое слово с подобострастием представилось, как и положено, первому секретарю райкома.

И полились слова доклада о доблести и славе труда, о вожде, о партии, все вперемежку с цифрами, абсолютно не понятными никому из сидящих в зале. Скучно. Длинно. Нудно. Зал делал вид, что внимательно слушает, что уж очень интересно, что изрекал докладчик. Главной, как говорят, красной нитью в его речи проходила мысль — под чьим руководством и заботой, под чьим пристальным вниманием и старанием вершится великий труд на селе. Кто направляет, учит, уразумевает, как и что, когда и почему надо пахать, сажать, сеять... И вот наконец:

— Под великим и мудрым.... отца и учителя, друга... Под всепобеждающим знаменем... Вперед к победе... В светлое будущее!..

Взрыв бурных, долго не смолкающих аплодисментов... Как в таких случаях полагалось. Со сцены кто-то попробовал крикнуть (проявил инициативу) «Ура!», но зал не подхватил услышанное — то ли не зная, как продолжить это самое «ура», то ли по каким-то другим причинам.

Доклад окончен. Вздохи облегчения прокатились по залу. Наконец-то долгожданный перерыв. В открывшиеся двери население зала рвануло к прилавку буфета. И сразу же образовалась очередь длиннее доклада.

По второму вопросу не менее, а может, и более, важнее первого и неожиданному для многих выступил товарищ, как его назвали, из областного центра. Он отточенным торжественным голосом, слегка спотыкаясь, объявил о том, что ему выпала великая честь от имени и по поручению... вручить высокие правительственные награды отличившимся труженикам района.

Пошла процедура награждения. Нет надобности описывать все тонкости этого церемониала. Всем он хорошо известен: кто-то ког-

 

да-то от кого-то и за что-то да получал. По установившемуся закону или неписанному порядку самая высокая награда — орден Ленина! — вручалась... Кому?.. Первому секретарю, который только что закончил читать доклад. Он делано сконфузился (скромничает!), но, по-видимому, был горд и счастлив! Какой награды удостоился!

В ответном слове (непременная деталь картины награждения) он сердечно, от всей души — еще как! — отблагодарит партию и правительство и в первую очередь, конечно же, с разными красивыми, вескими эпитетами великого, мудрого, дорогого товарища Сталина! Без этого нельзя. Да вы что! То время не позволяло, мягко сказать, такие вольности — чтобы обойти молчанием имя Вождя.

Один из заместителей первого секретаря получил несколько меньшую награду — орден Трудового Красного Знамени. И такой же благодарственный ответ и те же поклоны. Потом прошлись по отдельным районным достойным, как сегодня их величают, чиновникам, удостоившимся ордена Почета.

Крепкое пожатие рук, деланные улыбки, благодарственные стандартные ответы. Поздравления проходили под аплодисменты. Музыки в тот, первый раз еще не было: не успели приобрести музыкальные инструменты. Тем же орденом Почета были награждены показавшие себя в работе некоторые председатели колхозов. И на том спасибо. А потом пошло-поехало!

— Агапова Аграфена Пантелеймоновна, доярка колхоза «Ленинский путь», награждается медалью «За доблестный труд».

Молодая красивая колхозница в кирзовых сапогах и в цветастом полушалке — уже на сцене. Зачитали еще двоих. Поздравления! Рукопожатия! Аплодисменты пожиже.

— Филимонов Егор Федотыч! Медалью «За трудовую доблесть»!

— Филимонов! Филимонов! — начали недовольно кричать в зал, ждать некогда. Зал занервничал. Президиум недоумевает: Фи лимонов! Где ты, Филимонов!!

— Тута я, тута! — послышался голос с балкончика.

— Тебя что? Ждать будут?! Заснул, что ли, Федотыч?

Заметное замешательство на сцене, но ждут. Через ряды тружеников села пробирался Филимонов в серой фуфайке с лохматой шапкой в руке. На него шикают, толкают в бока: поспешай, мол, не задерживай! Запыхавшись, он остановился перед сценой, поскреб пятерней жиденькую бороденку:

 

— Извиняйте, пожалуйста! Спасибо! — остановился. Его приглашают подняться на сцену, а он спешит сказать свое: — А мне-то за что? Медаль-то? Ее заработать, заслужить надоть. Да мне она ни к чему.

В президиуме все постепенно столбенеют. Такого поворота дела никто не ожидал: отказаться от правительственной награды? Уму не постижимо! Не знают, что в данном случае предпринять. Полное замешательство. А Федотыч сыплет:

— Вот беда-то! А медаль-то мне за что? Я всего лишь пастух, хвосты коровам подкручиваю... Там уж работа...— И сам в свою жиденькую бороденку легонько засмеялся.— Вот если бы мне рубашечку... Да! Да! Только рубашечку...

Президиум как воды в рот набрал: немая сцена, как у Гоголя. А Филимонов продолжает:

— Вот видите! Рубашка-то моя износилась, от пота расползается, проклятая. — Он впопыхах пытается расстегнуть фуфайку. Руки его заметно дрожат.— Вот! Вот, посмотрите! — и всему президиуму, и, повернувшись, залу показывает для достоверности, чтоб все видели и поверили, что он говорит правду, не обманывает.— А медаль? Да ну ее в болото!.. Куда ее дену? Мне бы рубашечку!

Все стоявшие и сидевшие словно язык проглотили, не могут сообразить, что сказать, что ответить. Один конфуз. Зал насторожился, затаил дыхание... Ведь здесь такое дело: не обмолвиться бы, каждый про себя думал, слово — не воробей. С умом все надо делать... Сколько таких примеров непредвиденных в жизни нашей было? С первых рядов женщины схватили за рукав разговорившегося Федотыча, стараясь оттащить его от сцены. Тоже, видно, понимали, что что-то надо предпринимать в случившейся ситуации. Пастух Филимонов сопротивляется и продолжает изъясняться:

— Ну что вы! Я же правду говорю! Не брешу! Пустите! Я хотел бы рубашечку…,— старается вырваться из цепких рук женщин. Но его уже поволокли по проходу в задний угол амфитеатра.

— Кто он такой? Откуда? — полушепотом спрашивало друг друга постепенно приходившее в себя начальство.— Наверное, из «Красной нивы» или из колхоза «Дружба».

— Наве-ерное! — передразнил первый, больше всех смущенный недоразумением случившейся сцены с пастухом.

— Да он, Филимонов то есть, сдвинутый немного! Чокнутый, по-русски говоря..,— послышались возгласы из зала.

 

— Он иной раз заговаривается! Нервенный он! — летели разъяснения начальникам в президиум.

— У него не все дома. Что с него взять!

На том и порешили. Все в зале, да и на сцене, как-то — дружно загудели и постепенно угомонились, как будто бы ничего и не случилось. Но праздничное настроение было окончательно испорчено: сухо, скомкано и вяло пошла последняя часть финала награждения. И во всем этом торжественном церемониале, как ложка дегтя, оказался пастух Филимонов со своей болтливой речью и непристойным поведением под носом у президиума.

Естественно, горький осадок неприятности и нервного потрясения больше всех испытывало районное партийное начальство. А сидящие в зале, ожидая конца представления, про себя недвусмысленно похихикивали.

2003 г.