«Царица»

Как-то в колонию прибыл очередной этап из Козьмодемьянска, и я направился в баню, чтобы следить за санобработкой. Нередко среди вновь прибывших встречались завшивленные, и поэтому требовался строгий контроль со стороны медицинских работников.

Когда я вошел в моечную, то там находилось около двадцати женщин, которые были несколько смущены моим появлением, но далеко не все. Одни из них хихикали и пытались руками прикрыть свои прелести, другие же не обращали на меня внимания и продолжали спокойно мыться.

Пройдя бесчисленный раз унизительную процедуру санобработки многие зэки, в том числе женщины, уже теряли способность краснеть и смущаться. Мне не раз приходилось быть в бане среди обнаженных женщин, которые во время проверки работы дезкамеры сидели рядом со мной на скамейке и мирно беседовали о своих делах. При этом я невольно вспоминал картину французского импрессиониста Манэ «Завтрак на природе», где пышные обнаженные девицы расположились среди элегантно одетых мужчин.

Я обратил внимание на высокую, очень стройную белокурую девушку, которая стояла в углу и прикрывалась шайкой. Увидев меня, она слегка покраснела, и на лице ее появилась загадочная улыбка. Этой улыбкой было много сказано без слов, и я понял ее.

Вечером в клубе состоялся вечер самодеятельности, и в хоре я заметил вновь эту притягательную девушку. Она кивнула мне головой, как старому знакомому, и вновь улыбнулась. Когда хор закончил свое выступление, и опустился занавес, я поднялся на сцену. Певцы покинули ее, а девушка осталась. Видимо, ожидая меня. Я подошел к ней.

— Вы хорошо пели,— сказал я.— Если не секрет, откуда вы?

— Из Юрина.

— А как вас зовут?

— Тамара. А вас Генри, не так ли?

— Уже знаете мое имя?

— Конечно. Вас здесь все знают.

— Вас, кажется, завтра отправляют в этап?

— Да, к сожалению.

— Не хотите покидать колонию

— Да. Здесь все-таки ближе к дому.

Я повел девушку за кулисы, где стояла небольшая скамейка.

— Здесь спокойнее и можно побеседовать. Садитесь, Тамара,— предложил я.

Девушка охотно согласилась. Из ее слов я узнал, что она после окончания десятилетки устроилась в одной из контор поселка, но по неопытности была вовлечена в аферу и осуждена за должностное злоупотребление к трем годам лишения свободы.

В разговоре я выяснил, что она хорошо знает Глеба Константиновича, который у них в школе преподавал физкультуру.

— Его в Юрине все знали,— вспоминала она,— и о нем ходили легенды. Однажды был такой случай: во время уроков кто-то спросил Глеба Константиновича,— а правда ли, что вы можете мизинцем выжимать двухпудовую гирю?

— Да, правда,— ответил он.— Если хотите, могу это доказать. Принесите гирю. Короче говоря, двое ребят с трудом притащили гирю, и Глеб Константинович без труда выжимал ее мизинцем.

Мы беседовали минут 15—20, а нам показалось, что мы давно уже знакомы. Мы были влюблены друг в друга с первого взгляда и не скрывали этого. Правда, словами мы свои чувства еще не высказывали — вместо них говорили наши глаза.

В клубе мы, кажется, остались одни, и пора было уходить.

— Сейчас будет отбой, Тамара. Очень жаль, конечно. Мы с вами только познакомились и уже приходится расставаться.

— Не хочется сейчас расставаться,— лицо ее стало печальным. Девушка мне очень понравилась. Чистое, нежное лицо, выразительные голубые глаза, прямой нос и красиво очерченный рот, да еще длинные золотистые волосы могли пленить не только меня. Не зря Тамару звали в Юрине «царицей». Мне терять было нечего.

— Тамара, пойдемте ко мне,— предложил я,— пусть этот вечер будет нашим. Перед расставанием. Вы согласны?

— Да,— ответила она тихо.

Было уже темно, и нам удалось незаметно пройти в стационар. На всякий случай я предупредил Феклу.

— Если кто-то придет — сразу сообщи. Я не один.

Санитарка меня прекрасно поняла.

— Конечно, сделаю.

Мы знали, что это — единственная ночь, которую нам суждено быть вместе, и решили дать своим чувствам полную волю. О сне не могло быть и речи. Только ближе к утру Тамара уснула на короткое время в моих объятиях.

Нам показалось, что мы созданы друг для друга, и поэтому расставание давалось нам особенно тяжело.

Со слезами на глазах она попрощалась со мной, и со слезами на глазах явилась на вахту, чтобы отправиться в дальний путь. Но никогда не забудется эта ночь.