Эпилог

Когда я еще сидел в Чистопольской тюрьме, где постепенно превращался в скелет, обтянутый шершавой кожей, и едва не умер от голода, у меня была одна большая мечта: если освобожусь, то куплю себе буханку хлеба и съем ее сразу целиком, запивая кипятком.

Но этого не случилось. Я питался в больнице ИТК № 1 вполне нормально, и вопросы питания меня уже не очень волновали.

Я думал, что очутившись на свободе, буду плясать и кричать от радости, но и этого не случилось. Правда, когда я прошел через вахту и оставил позади себя зону и высокий забор с колючей проволокой и вышками на углах, то вздохнул облегченно, но не испытывал «телячьего» восторга.

Все зэки, которые как и я, получили свободу, возвращались в свои родные места — в деревню, поселок или город, где их с нетерпением ждали близкие — родители, муж или жена, дети...

Эта была главная радость для отбывавших свой срок, которой я был лишен.

В Москву я вернуться уже не мог — она была для меня закрытым городом, тем более что там уже не осталось ни матери, ни жены. Мила вышла замуж и жила на Кавказе, а мать выслали в Темир-Тау (Казахстан).

Ехать к ней было сложно и, кроме того, она сама хотела перебраться ко мне. Мне было указано явиться в ОСП (отдел спецпереселенцев) МВД СССР, в Йошкар-Олу. Оказывается, я был далеко не свободным человеком и мог передвигаться, даже по республике, лишь с разрешения этого отдела.

Путь от Кузьмине до Юрина и дальше, через Йошкар-Олу, в Дубовляны Пектубаевского района, где жили родители Раи (около 300 км) пришлось частично пройти пешком, частично попутным транспортом. На это я потратил пять дней.

Родители Раи оказались простыми и доброжелательными людьми и приняли меня сердечно. Отец ее — Петр Григорьевич — работал председателем колхоза и пользовался уважением у населения. Мать была домохозяйкой.

Когда время пришло, я отправился в обратный путь в Кузьмине за Раей и оттуда вместе с ней в Дубовляны. После двухнедельного отдыха мы поехали в Юркино, где я стал работать заведующим Юркинским сельским врачебным участком.

Уже с первых дней совместной жизни я был чрезвычайно удивлен, когда обнаружил резкие изменения в характере моей жены. Откуда-то появилась высокомерность, грубость и презрение к другим. Она считала себя главной персоной на участке и вскоре рассорилась со всеми. Появились и диктаторские наклонности. Мать Тамары Владимировны оказалась права — единственное, чем она интересовалась — был огород. Что касается «беременности», то она была выдумкой Раи, своеобразный «ход конем», чтобы удержать меня.

Я понял, что сделал ошибку, неверный шаг. Несколько раз я мирился с выходками Раи, но затем был вынужден расстаться с ней.

26.10.1948 года вышла директива МГБ СССР и Прокуратуры СССР, согласно которой государственные преступники, отбывшие наказания вновь арестовывались...

Вероятнее всего авторы этой директивы рассуждали так: кто прошел через застенки Ягоды, Ежова, Берии и тому подобное не может не стать врагом этой системы, и потому таких людей надо уничтожать. Они не должны увидеть свет.

В отношении меня, по непонятным причинам, забыли применить эту директиву, пока я не обратился в спецкомендатуру с просьбой разрешить моей матери переезд в Юркино.

Тогда спохватились, что я как лицо немецкой национальности, еще не взят на учет как спецпоселенец и быстро исправили упущенное.

Меня познакомили с указом Президиума Верховного Совета СССР от 26.11.48 года согласно которому... «переселение в отдаленные районы Советского Союза... проведено навечно, без права возврата их (т. е. спецпереселенцев) к прежним местам жительства.

За самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения этих выселенцев виновные подлежат привлечению к уголовной ответственности. Определить меру наказания за это преступление в 20 лет каторжных работ».

Это сообщение было для меня ударом ниже пояса. Сколько лет, находясь в заключении, я мечтал о том, чтобы после освобождения, снова, как до войны, путешествовать по Кавказу и другим горным районам страны и совершать восхождения. Как моряк не может жить без моря, так и альпинист не может жить без гор. Именно любовь к ним, да и к природе вообще, дали мне силы перебороть все трудности, которые встречались на моем пути.

Не зря Ницше сказал: «У кого есть зачем жить, может вынести любое». Мне было трудно привыкнуть к мысли, что больше не видать мне дальние края, но в душе я все-таки верил, что все изменится к лучшему.

В начале 1950 года я женился. Пословица говорит: первая жена от Бога, вторая от черта, третья — по заслугам. Видимо, у меня были определенные заслуги, так как с моей женой Князевой Александрой Григорьевной живу до сих пор и не жалею об этом.

В январе 1956 года спецкомендатура была ликвидирована, и я стал свободным человеком. Тамара Владимировна занимала к тому времени пост начальника санотдела ОИТК МАССР, а затем руководила Республиканским туберкулезным диспансером. Она пригласила меня к себе на работу, и в 1963 году я переехал в Йошкар-Олу. До выхода на пенсию я работал врачом-рентгенологом.

Горы я не забыл и побывал во всех основных горных районах страны.

Глеб Константинович Зауэр вернулся из мест заключений (его отправили на Урал) инвалидом. После инсульта левая рука и левая нога остались парализованными. Я его посещал постоянно и снабжал продуктами

и деньгами, так как семья — жена и дочь оставили его и переехали в Ленинград.

В конце 1970-х годов он умер от рака пищевода. Арнольд Соломонович после освобождения жил сначала во Владимире, а после реабилитации вернулся к жене в Москву. Но лишь несколько лет свободы были ему суждены. Он умер от рака печени. Много лет я работал вместе с Тамарой Владимировной, но и ее настигла страшная болезнь. Как и многие заядлые курильщики, она скончалась от рака легких.

Михаил Лебедев и Павел Чесноков были реабилитированы с восстановлением воинского звания. Говорят, что они стали генералами.

Трагична была судьба Виктора Гарканова. Он дождался Маргариту, и они поженились. Родилась дочь. Сначала Виктор работал в деревне Липовка, а затем на лесоучастке Огибное.

Однажды он отправился на катере в Марьино за медикаментами. Вместе с ним ехала молодая кассирша, которая в банке должна была получить деньги для рабочих лесоучастка, и машинист катера. Последний был также и в качестве охранника.

На обратном пути машинист застрелил кассиршу из ружья и убил Виктора багром.

Игнат Штамбург стал председателем колхоза в Мари-Турекском районе и не оставил Валю, которая стала его женой. Было у них, если не ошибаюсь, трое детей. Когда я его встретил в последний раз, у него случилось большое горе. Валя стала пить и однажды сгорела в бане вместе с младшей дочерью (сыном?) Через несколько лет и он скончался — дорогой «Пан Подольский».

Бывают чудеса: через дом от меня живет мой бывший начальник санчасти в Шушерах Валя Осипова. Иногда вижу ее. Конечно, годы дали о себе знать, но по-прежнему она стройная, а лицо женственное и доброе.

Пройдет еще несколько лет, и никого не останется из тех, кто могли бы повествовать о жизни в лагерях тех лет, и в частности лагерях Республики Марий Эл, где условия для зэков были еще относительно терпимые.