Сорванная голодовка

На утро караул отказался отвести меня в другую камеру. ;

—                     Мне же обещали, что карцер — на одну ночь...

— Вас обманули. Простенько...

В День победы вроде бы ничего сделать нельзя — начальства-то нет в тюрьме, все пьют-гуляют. Но у меня имелись свои лагерные наблюдения...

Не знаю почему, но любая тюремная администрация болезненно относится к акциям протеста в «дни Красного календаря». А у меня есть чистый листок из «Англо-русского словаря» и припрятанный стержень от авторучки. Итак, на День победы я вооружен до зубов: пишу заявление об объявлении голодовки протеста.

Конечно, если б меня посадили в карцер с санкции КГБ, заявление не имело б никакого реального смысла... Но я-то протестую против водворения в карцер без предъявления постановления администрации и еще — против антисанитарного состояния места заключения... Это уж чистый брак в работе администрации.

Почему-то заявление о голодовке в «день Красного календаря» они не могут попросту выкинуть вон, а обязательно предъявят прокурору. Почему — не знаю, у них какие-то свои повадки и обычаи. Главное — вручить им заявление. Чтоб его приняли... Пока надзиратель открывает кормушку, чтоб передать завтрак, я быстро, рывком, выбрасываю листок в коридор. Старик в ужасе отшатнулся, вздымая худые ладони — такая неприятность в его дежурство! Теперь осталось только ждать.

Через полчаса — спокойно-размеренный голос дежурного офицера (по моим наблюдениям, хорошо! о воспитателя — он очень толково обращался с молодежной кодлой). Меня переводят в другую камеру: там нет клопов, зато есть... Боже мой, кровать с одеялом. И у окна — радиорепродуктор!

У надзирателя все еще дрожат руки: «Пусть сначала возьмет еду». Конечно, возьму, с удовольствием отпраздную свою микропобеду — баландой!

Братцы, как хорошо лежать в кровати!