Blog

Статья

Настоящий материал (информация) произведен и (или) распространен иностранным агентом Сахаровский центр либо касается деятельности иностранного агента Сахаровский центр

Лекция при вручении премии Ханны Арендт, 2000
18 September 2000
202

Е.Г. Боннэр. Лекция при вручении премии Ханны Арендт, 2000

Я была воспитана советской школой с обязательным обществоведением и историей КПСС, а позже в медицинском институте с философией (конечно же, марксистко-ленинской) и политэкономией. Я не задавалась вопросом, есть ли в них хоть крупица истины. И сдав экзамены, без которых нельзя получить аттестат зрелости или стать врачом, тут же все забывала.

Потребовалось много лет, чтобы понять, что, не пойдя дальше этой официальщины, я отринула важнейшую, может быть, фундаментальную часть общечеловеческой культуры, оказалась человеком без мировоззрения.

Я говорю о себе, потому что я не исключение. Таково большинство людей в поколении моих родителей и моем. Мы жили и росли в атмосфере тотального страха, часто даже не понимая этого. В моем классе было 23 ученика, у 11 были арестованы родители. «Террор – истинная сущность данной формы правления» – писала Арендт о тоталитаризме.

Смерть Сталина и крах тоталитаризма не привели к исчезновению страха. Он как бы врос в гены, перешел на следующие поколения. Поэтому в СССР никогда не было студенческого движения. В целом наше общество осталось обществом без мировоззрения (я говорю не о государственной идеологии – теперь ее нет и не надо!), но об отсутствии моральных критериев, способности отличать истину от лжи. Добро от зла, наконец.

И только одиночки, люди типа Сахарова смогли выработать для себя если не мировоззрение, то некую космологически цельную и гуманистическую картину мира, начисто отвергая любую ложь.

Читать Арендт и сегодня страшно. Общая картина сходства двух режимов  хорошо известна. О Гитлере: «был феноменально лживым… отсутствие чувства реальности… равнодушие к фактам» (Хейден). О Сталине: «Отвращение к правде жизни…равнодушие к реальному положению дел» (Хрущев). В Германии: «Фюрер всегда прав». В СССР: «Партия не ошибается». Гитлер: «Нация или победит, или должна вся погибнуть». В СССР: песня «Смело мы в бой пойдем за власть советов и как один умрем в борьбе за это». Лагеря уничтожения и концентрационные лагеря. В одних – газ. В других не тратились даже на это – было достаточно голода и холода.

Однако в Германии (если не еврей) блюли юридическую судебную процедуру. У нас расстреливали сразу после 15-минутного заседания Тройки. А иногда до него. Мой дядя был расстрелян 20 декабря 1937 года, а приговор ему вынесен 31 декабря. Я прочла десятки дел коминтерновцев, сослуживцев моего отца. Во всех – 15 минут и расстрел. Потрясающе сходство двух карательных систем – СС и НКВД, и в том, что они были выше закона, и в том, как для них отбирались будущие сотрудники. Но в Германии пропаганда – это откровенное провозглашение цели – мы – высшая раса, уничтожение всех недочеловеков, порабощение других. Гиммлер говорил: «У нас одна задача – продолжать расовую борьбу без всякой жалости… Мы никогда не позволим, чтобы великолепное оружие – страх – постепенно поблек, и будем обогащать его новым смыслом». В СССР в это время провозглашался интернационализм, и из всех репродукторов неслись песни о дружбе народов (не потому ли так легко распался Союз, что это была ложь?). Вместо слова «еврей» употребляли эвфемизмы – вроде космополитов, убийц в белых халатах, сионистских наймитов или буржуазных националистов, когда речь шла не об евреях. И у всех этих призывов и следующих за ними кровавых дел была поддержка населения.

Один из ключевых выводов Арендт: «Тотальность террора обеспечивается  массовой поддержкой». Он согласуется с более поздним замечанием Сахарова: «Лозунг «Народ и партия едины», украшающий каждый пятый дом, не вполне пустые слова».

Сегодня тотальный государственный террор представляется невозможным. Но по-прежнему актуальны слова Арендт «пропаганда – единственный  и, может быть, наиболее важный инструмент тоталитаризма  при общении с нетоталитарным миром». Если слово «пропаганда» заменить словом «ложь» и добавить, что она еще шире используется  внутри страны, то это и будет главным в характере власти СССР и России за  последние почти полвека. Инерция лжи оказалась сильней даже инерции страха.

Мы жили и продолжаем жить  в государстве тотальной лжи. Самая большая ложь называть Россию демократическим государством. Едва создавшийся механизм выборов был разрушен последовательно выборами в Чечне во время первой чеченской войны, выборами Ельцина в 1996 году, когда все решала не воля избирателей, а финансы. Далее произошло назначение наследника,  и, кроме денег, основным избирательным рычагом стал так называемый «административный ресурс», т.е. прямое давление власти. Выборные махинации легко распространились на губернаторские и местные выборы. А где нет выборов, там -по определению – нет демократии. Когда речь идет о Белоруссии, с этим согласны все, но сказать подобное о России боятся.

Вертикаль власти, выстраиваемая президентом – разделение России на 7 округов, унификация конституций национальных республик, изменение способа формирования верхней палаты федеративного собрания, ограничение ее функций и создание государственного совета – выдается за стремление упорядочить деятельность государственных органов. Но эти преобразования ведут к неограниченной власти президента и фактически превращают многонациональную Россию из государства федеративного в жестко централизованное, унифицированное. И разрушают действующую конституцию.

Одновременно идет процесс назначения  на высокие государственные должности людей из органов, т.е. из КГБ-ФСБ. Еще  одно явление последних лет – ряд арестов и судебных процессов, отдающих беззаконием. Это дела американского бизнесмена Поупа, дипломата Михайлова, журналиста Пасько, офицера Никитина и другие. И явно спровоцированное дело Андрея Бабицкого. А при этом ни одно политическое убийство последних лет не раскрыто.

Опасно и пронизанное ложью явление – огосударствление средств массовой информации под предлогом финансовых нарушений и борьбы с коррупцией. Однако создается впечатление, что, разрушая одни  холдинги и тресты, государство под своим контролем создает другие – более мощные и еще более коррумпированные. И если о центральном телевидении – о Березовском и Гусинском, преследование которых носит явно антисемитский оттенок, знает весь мир, то о том, что творится с масс-медиа на периферии, мало кто слышал. А там подобные дела слишком часто кончаются кровью, чтобы считать это случайностью. Похоже, в скором времени в России не останется  независимых от государства средств массовой информации. Вместо них будет только недавно опубликованная Доктрина информационной безопасности.

Но главная беда и позор новой России – это две чеченские войны и фактический геноцид чеченского народа. Им предшествовала  массированная античеченская пропаганда. На фоне широко бытовавшего в СССР и в России презрительного прозвища «чучмек» для всех неславянских народов появился новый этнический термин «лица кавказской национальности», и не только на улице, в «массах», но и в официальных документах.

Первая война была нужна Ельцину для поднятия его рейтинга, а его окружению для много миллиардного воровства и обогащения. Она обернулась полным разрушением почти миллионного современного города Грозный, трехстами тысячами беженцев и ждущими своего Нюренберга зверствами военщины в Самашки и других деревнях. Война унесла почти сто двадцать тысяч жизней мирных жителей, российских солдат и чеченских бойцов. Называлось это «Восстановлением  конституционного порядка». Западные лидеры (друг Билл, друг Гельмут и все остальные), приняв это название за правду (или сделав вид – ложь ведь заразительна, как чума), сочли возможным прибыть в разгар войны в Москву на парад, посвященный пятидесятилетию победы в мировой войне.

Вторая война понадобилась наследнику первого президента России. Необъяснимый поход Хаттаба и Басаева на Дагестан и, что важнее, взрывы жилых домов (я не знаю их природы, но психологически это был современный аналог поджога Рейхстага) обеспечили этой войне почти всероссийскую поддержку, и лично Путину всенародную любовь и безальтернативные выборы. Теперь война носит новое приличное название «Борьба с международным терроризмом». Запад вновь верит (или не очень верит). Но, делая вид, что защищает права человека, принимает ни к чему не обязывающие решения на своих высоких форумах вроде Евросовета и как будто ждет «окончательного решения».

Я понимаю, что говорю опасные и требующие ответственности слова. Но ковровые бомбежки, ежедневные зачистки, фильтрационные лагеря, никем не сосчитанные погибшие дети, женщины и старики, тысячи беженцев, умирающих от холода и голода под открытым небом и в палаточных лагерях! Если это не геноцид, то что это? А Россия в этих двух войнах потеряла свою едва народившуюся демократию!

До двух чеченских войн была афганская. Начал ее СССР, а уйдя из Афганистана, оказался как бы ни при чем. А там и по сей день полыхает раздутое им пламя войны. Но свою причастность к этой трагедии СССР зафиксировал в бронзе. Все участники ее в России и в странах бывшего СССР награждены медалью, на которой выгравировано «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа».

Невыносимо, непереносимо то количество лжи, которое вливалось и вливается в сознание людей в ходе этих войн, при производственных и других катастрофах и в повседневной жизни в России, как и ранее в СССР в годы сталинщины и в посттоталитарный период. Никакие слова правды противостоять ее тотальности не могли и не могут. Однажды в разговоре о Пражской весне  молодой человек сказал «Это было, когда чехи на нас напали».

Воспитанное на лжи, вскормленное ею общество не способно к взрослению, к ответственности. Это подростковое общество со всеми его особенностями – с лидером и подражанием ему, агрессивностью и обидчивостью, лживостью и доверчивостью. В литературе оно описано Голдингом в «Повелителе мух». У Арендт – это «массы».

Те, кто осознавал  это интуитивно, бежали лжи гуманитарных профессий, и  уходили  в конкретные профессии (инженеры, врачи, музыканты). Когда стало возможно – в эмиграцию. Моя мать, профессиональный партработник, в 1933 году пошла учиться, чтобы стать архитектором. Это не спасло от террора. Арестованная в 1937, она проектировала бараки для заключенных, потом  вместе со своими товарками по лагерю их строила.

Когда тоталитарный режим пал – со смертью Сталина, после  Оттепели, доклада Хрущева, после шестидесятников – настала эра диссидентов. И  среди них оказалось непропорционально много физиков, математиков, инженеров, биологов, но почти не было историков, и я не знаю ни одного философа. Но диссиденты – это единицы – несколько сот людей на страну, распростертую тогда на одной шестой части планеты. Трудно сказать, было ли у них мировоззрение, но мироощущение было отличное от миллионов других людей. Спасительное мироощущение, которое давало  силы отринуть ложь, сохраняло чувство самоуважения, без которого нет уважения к другим и к жизни вообще, и, в конечном счете, приносило ощущение счастья. Почему это дано далеко не всем? Говорят – совесть! Но только для немногих совесть – высшая экзистенциальная ценность. Для большинства это химера, и, как известно из Истории, от нее с легкостью освобождаются.

В преамбуле к своей Конституции Сахаров писал: «Цель народов СССР, его органов власти – счастливая, полная смысла жизнь, свобода материальная и духовная, благосостояние, мир…». Я не знаю, каковы цели органов власти России. Но за десятилетие после Сахарова у ее народов счастья не прибавилось, хотя он сделал все, что в человеческих силах, чтобы страна встала на путь, ведущий к этой цели. И он прожил достойную и счастливую жизнь.

Ханне Арендт посчастливилось родиться еврейкой, и это гарантировало ей безошибочность в выборе жизненного пути в Германии 20-30 годов. Ей посчастливилось быть влюбленной и писать докторат о святом Августине и о любви. Она смогла в истории жизни женщины-еврейки 18 века почувствовать параллели собственной судьбе, и написала книгу, адресованную женщинам наших дней. Ей хватило мужества в 50-омгоду писать о тождестве двух кровавых режимов, когда почти все интеллектуалы Запада затыкали уши при словах о сталинском терроре. Она, как Орфей, спустившийся в царство мертвых ради своей любви к Эвридике, вошла в исторический и политический материал, который и по сей день вызывает почти космический ужас, чтобы оставить нам книгу «Истоки тоталитаризма» как урок и как предупреждение.

«Общая газета», декабрь 2000