Что общего между законом и дышлом? Всем известно - закон (во всяком случае, в нашей стране) сильные мира сего могут повернуть в любую сторону с той же легкостью, с какой кучер поворачивает свою повозку. А еще закон можно применить, так сказать, не вполне по назначению, то есть вместо «точечного» применения воспользоваться им как эйзенштейновский Васька Буслай - оглоблей, т.е. взять да и махнуть вокруг себя, не метя ни в кого конкретно, но так, чтобы все общество втянуло голову в плечи. Такое мы тоже видали. А еще общего между законом и элементами упряжи то, что без дышла и оглобель невозможно ездить, а без правового регулирования отношений между людьми невозможно нормальное функционирование человеческого общества. Осталось всего ничего - обеспечить полезным вещам правильное применение, то есть дышлу с оглоблей - для езды, закону - в интересах общества, к каковому интересу относится, безусловно, и соблюдение личных прав граждан.
Что общего между законом и дышлом? Всем известно - закон (во всяком случае, в нашей стране) сильные мира сего могут повернуть в любую сторону с той же легкостью, с какой кучер поворачивает свою повозку. А еще закон можно применить, так сказать, не вполне по назначению, то есть вместо «точечного» применения воспользоваться им как эйзенштейновский Васька Буслай - оглоблей, т.е. взять да и махнуть вокруг себя, не метя ни в кого конкретно, но так, чтобы все общество втянуло голову в плечи. Такое мы тоже видали. А еще общего между законом и элементами упряжи то, что без дышла и оглобель невозможно ездить, а без правового регулирования отношений между людьми невозможно нормальное функционирование человеческого общества. Осталось всего ничего - обеспечить полезным вещам правильное применение, то есть дышлу с оглоблей - для езды, закону - в интересах общества, к каковому интересу относится, безусловно, и соблюдение личных прав граждан.
Вот, пожалуй, самое краткое резюме дискуссии на весьма сложную тему о юридической защите религиозных чувств верующих, которая состоялась в Сахаровском центре. Свои точки зрения представили председатель правления Гильдии экспертов по религии и праву, главный редактор журнала «Юридическое религиоведения» Инна Загребина и эксперт Института прав человека Лев Левинсон, а провел дискуссию директор Информационно-аналитического центра «Сова» Александр Верховский. Полную запись этого разговора можно посмотреть на сайте проекта «Говорящие головы» (http://gogol.tv/video/1186#playAll).
Внесение изменений в Уголовный кодекс РФ, плодом которого стала статья 148 «Нарушение права на свободу совести и вероисповеданий», карающая, в частности, за «Публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих», стало одной из самых скандальных законодательных новелл последних лет. Во множестве споров кристаллизовались две взаимоисключающие точки зрения, после чего дискуссия заглохла вследствие полного отсутствия у спорящих сторон общего языка. Ну, о чем, в самом деле, могут договориться люди, яростно требующие наказания всякого рода «кощунников», с людьми, не менее яростно отстаивающими свободу выражения? Однако, как выяснилось, вернуться к этой теме можно, если немного изменить точку зрения на проблему.
Александр Верховский дает справку: правовая защита отдельных социальных групп по принципу вероисповедания существует не только в странах, которые мы привыкли считать заповедниками религиозного фанатизма, но и в большинстве стран, входящих в ОБСЕ, т.е. разделяющих ценности и правовые нормы европейской цивилизации. А если законы принимают, значит это кому-нибудь нужно. Проблема, как видим, реально существует и требует законодательного регулирования. Другой вопрос, что в законодательстве развитых стран речь в подавляющем большинстве случаев идет о ситуациях, гораздо более определенно описанных, чем наше «оскорбление религиозных чувств верующих».
Ближайший аналог запрета на оскорбление религиозных чувств - запрет на пропаганду расового превосходства, рассуждает Верховский, однако в религиозной сфере все оказывается неожиданно сложнее: «Если человек считает, что спасутся только православные, а остальные будут гореть в аду, то он в некотором смысле, конечно, утверждает превосходство православных над остальными. Является ли такое высказывание уголовно наказуемым? На практике, конечно, не является, но непонятно, как это отличить. Вот в Казахстане был самый экстремальный случай защиты религиозных чувств – женщина, которая была последовательницей Сен Мён Муна, читала лекции и утверждала, что все люди несовершенны кроме Муна и его жены. Это постулат этого учения. Она была осуждена за утверждение религиозного превосходства по отношению ко всему человечеству за исключением Сен Мён Муна и его жены. Все человечество - потерпевшие».
Инна Загребина поддерживает введение уголовной ответственности за оскорбление религиозных чувств. «Несомненно, подобная статья была нужна. Почему? Да потому что на практике за последние десять лет мы сталкивались с очень многими случаями оскорбления чувств граждан, оскорбления священников и так далее», - поясняет она.
К практике апеллирует она и дальше. Прислушаемся: «Когда принимался данный законопроект, я все взвешивала с юридической точки зрения, я смотрела на эту норму, я точно так же, как и все. Говорила: «Непонятно, что такое религиозные чувства граждан, где они начинаются, где они заканчиваются, как это будет определяться, с учетом еще того, что религиоведческая экспертиза сейчас вообще находится за гранью правового поля». Вопросов было очень много; понятия и формулировки тоже меня очень сильно смущали. Но на сегодняшний день я хочу сказать, что, как ни странно, это норма принесла пользу». Польза - практическая, «как ни странно», противоречащая теоретическим соображениям правового характера, состоит, во-первых, в том, что чиновники и правоохранители прикусили языки и перестали оскорблять верующих тех конфессий, которые им по каким-то причинам не нравились. «Если раньше участковый, приходя в протестантскую общину, говорил: «Сектанты проклятые, я вас сейчас здесь всех позакрываю», то на сегодняшний день таких ляпов уже никто не допускает, потому что когда принималась данная норма о оскорблении религиозных чувств граждан, она настолько нашумела в прессе, что любой обычный участковый в сельской местности знает, что такая статья есть, - рассказывает Инна Загребина. - Теперь у нас те же самые должностные лица боятся оскорблять религиозные чувства граждан. Второе, что я хотела сказать, - у нас практически прекратились случаи, когда одна религия оскорбляет другую религию».
Как тут не вспомнить чеканную формулировку Маркса о практике как критерии истины? Но Загребиной оппонирует Лев Левинсон, и он тоже апеллирует к практике.
«Я бы начал с того, что Уголовный кодекс это не отмычка к любой двери, - говорит он. - Это исключительное средство. И то, что сейчас все конфликты и вообще регулирование общественных отношений пытаются производить с помощью уголовного законодательства, характеризует сам режим как полицейский. И этот закон - один из лучших тому примеров. Почему все конфликты должны разрешаться с помощью государства? Не все конфликты вообще должны разрешаться, бесконфликтного общества не бывает. Если через уголовный кодекс защищать всех обиженных, недовольных, несогласных с чем-то, то квалифицировать так можно все, что угодно. Можно, например, политические чувства прописать в законе, и тогда с ними тоже будут аккуратнее обращаться; а то ведь политические партии у нас, как известно, не очень любят. Можно любые действия, которые кому-то не нравятся, записать в Уголовный кодекс. И, наверное, это действительно будут плохие вещи как, скажем, супружеская неверность, которая в исламском законодательстве до сих пор наказывается очень даже серьезно - побиением камнями».
Однако в нашем уголовном праве это первый и единственный пример «защиты чувств», и при этом объективная сторона преступления строится исключительно на оценочных суждениях, - подчеркивает Левинсон. «Чувства верующих являются объектом преступного посягательства и государственной защиты. Дело может быть возбуждено по этой статье даже без ведома верующего, которому попадется на глаза какая-нибудь картинка, то есть дело можно возбуждать по факту (потом найдут, конечно, тех, кто душевно страдает от этого дела), - продолжает он. - А если верующие одной конфессии и, предположим, даже одного прихода испытывают противоположные чувства? Часть верующих сочтет нечто оскорблением своих чувств, а другая часть сочтет оскорблением своих чувств то, что государство кого-то таким образом привлекает к уголовной ответственности вместо того, чтобы защищать их чувства. Именно это мы видели по делу «Пусси Райот». Определенное число (не такое уж малое) верующих было оскорблено в своих чувствах по факту такой неуклюжей защиты».
Более того - фактически новый закон был не нужен, отмечает Левинсон: «Любого, кого бы мы теоретически хотели бы привлечь за оскорбление чувств верующих, прекрасно привлек ли бы по 282-й статье, так что принятие этого закона – это был чисто политический жест». Отдельный вопрос: может ли 148-я статья вообще работать, говорит он, ведь фактически ее применение существенно ограничивается другим действующим законодательством.
«Инна говорила, что даже принятие закона который никто не пытался применять, слегка напугало чиновников, - подхватывает Верховский, - это такой вот наш способ регулирования, очень отечественный - принять закон с целью послать сигнал правоприменителю и обществу в целом. Но, в общем-то, известно, что есть другие способы посылать сигналы обществу. Если хочется послать сигнал полиции, очень полезно послать туда инструкцию и демонстративно уволить, скажем, пару начальников. Сигнал дойдет. По крайней мере, это не хуже, чем принятие закона».
И второй мотив принятия подобных законов верно подмечен Инной Загребиной, продолжает он. Это предотвращения конфликтов. Однако, такая мотивация характерна для стран, переживших тяжелые межрелигиозные конфликты и опасающихся их повторения. К счастью, Россия пока не из их числа, хотя в некоторых регионах...
«Спрос в обществе на то, чтобы защищать специфические группы, на то, чтобы предотвращать конфликты, еще на что-то в этом роде остается, - резюмирует Верховский. - Многие говорили прямо и намекали, что за этим стоит Московская Патриархия. Конечно, Московская Патриархия могущественная организация, но я слышал массу высказываний от мусульманских лидеров, иудейских лидеров, буддистских, протестантских, поддерживающих этот закон».
Дискуссия заканчивается, а однозначный ответ на вопрос хорош или плох закон, защищающий чувства верующих, не найден. И очень хорошо, потому что все гораздо сложнее и потому интереснее. Итогом дискуссии становится не ответ, а новый вопрос. Это вопрос о том, каким должно быть законодательное регулирование отношений в сфере свободы совести и вероисповедания в обществе, где вокруг этих вопросов существует целый клубок даже не до конца осознанных проблем, связанных с невежеством, правовым нигилизмом, отсутствием толерантности. Постановка нового вопроса - выход из тупика прежней дискуссии. И это, безусловно, шаг вперед.